его в том, что он хоть что-то чувствует, а значит — действительно есть.

А может из-за лени.

Как в том тупом анекдоте про лень, яйца, кота, рельсы и поезд. Анекдот, который ты не понимаешь в детстве. Как это можно настолько облениться, что не слезаешь с рельс, когда едет поезд, которые явно отрежет тебе яйца.

А потом становишься старше и понимаешь, что дело вовсе не в яйцах. И что рано или поздно в твоей жизни наступает момент, когда ты стоишь на этих самых рельсах и надеешься, что поезд отрежет не только яйца…

Он смотрел на приходящие и уходящие рейсы.

Вместо рельс — асфальт.

Вместо поезда — набитые битком пузатые автобусы.

Впереди — здание клиники.

Позади — Город.

Ах да… как-то невежливо получилось.

— Ну здравствуй, Город, — поздоровался он.

— Ну здравствуй, — ответил ему гранит и ржавые крыши нищих домов, перемеженные позолоченными куполами дворцов и соборов.

Кто-то назвал бы это развилкой. Пунктом, точкой, моментом в жизни, где ты должен что-то выбрать и что-то для себя определить. Вот только все эти философы и мыслители почему-то решили утаить тот факт, что жизнь не книга, не фильм и не их научный трактат. И не будет такого, что один раз выберешь, один раз спрыгнешь с рельс перед тем, как поезд раздавит тебя и все — больше никогда обратно не вернешься.

Нет.

Все совсем не так.

Вся жизнь — это не одно железнодорожное полотно, а чехарда с бесконечным множеством таких вот развилок.

И где в этом глубокая мысль. Где в этом философия. Где вообще смысл в том, что ему приходится каждый раз выбирать между плохим, ужасным и совсем уж невероятно сраным вариантом.

И все ради чего?

Чтобы в скором времени опять встать перед выбором.

Рядом промелькнул молодой парень, уставившийся в стеклянный прямоугольник, заменявший ему окно в симуляцию жизни под названием — последнее достижение науки в вопросе эскапизма.

Ну, кому экран, а кому — догорающий фильтр сигареты. Разницы никакой.

Он усмехнулся и посмотрел на последний этаж клиники, где тут же обнаружил собственное окно.

Интересно, а если он поднимется туда, то… застанет себя? Сморщенного, озлобленного, ядовитого инвалида, прибитого к больничной койке. И если застанет, то какой их ждет разговор?

Если он вдруг спросит у себя — а что там, впереди. Что он ему расскажет? Есть ли вообще что-то, что он хотел бы рассказать себе?

Он пожал плечами и затянулся, заходясь кашлем от смол и химикатов, которыми были пропитаны эти маленькие подручные самоубийственного, нигилистического разрушения, дававшего иллюзию покоя.

Слишком поэтично?

Ну, он, все же, отчасти, музыкант. Мог себя побаловать лишними словесными конструкциями и…

— Хад… жар, — донеслось из-за спины.

Он посмотрел на небо и подмигнул.

— Хитро, — прошептал он одними губами. — но все, что мне нужно — это подняться по лестнице, увидеть себя на койке и честно сказать, что ничего хорошего впереди не будет… А я думал, что пятое испытание будет сложнее.

Он щелчком пальцев выкинул окурок в урну, поднял воротник пальто и, игнорируя красный сигнал пешеходного светофора, отправился в свой метафоричный путь.

Где-то справа взвизгнул клаксон. Загудели тормоза. Заскрипели покрышки. Водители выкрикивали ему какие-то оскорбления, а он просто шел по этим “рельсам” навстречу своему поезду.

— Хаджар! — голос полный смертного ужаса.

На этот раз он узнал его. Падающая Звезда. Одна из немногих, к кому он чувствовал нечто даже сильнее, чем дружеские чувства.

Кроме Элейн, Неро, Серы, Эйнена и Аркемейи, Лэтэя была единственной, кого Хаджар мог бы назвать своей семьей. И всех, кроме Лэтэи, ему пришлось оставить за спиной.

Он остановился посреди дороги, игнорируя проносящиеся мимо машины.

Вот и снова — выбор.

Он поднял взгляд на “свои” окна.

— Пожалуйста, — не стихал крик Лэтэи. — не оборачивайся!

И последний пазл картинки, которая все никак не могла сложиться, встал на свое место.

Феденрира и Черного Генерала запер именно пепел. И, что удивительно, у них у обоих появились свои “дети”. Дети, которые владели осколками души своего прародителя и, вместе с ними — частицами души.

А что происходит с душой, когда она умирает — отправляется дальше. А если душа не умирает, потому что находится скованной где-то?

Получается, что её осколки не отправляются дальше, а возвращаются к своему истинному владельцу. Это произошло с Черным Генералом в Пустошах, где он поглотил собственное Наследие и это, если он правильно понимал, повторилось с падением Оредна Воронов, но…

Не важно.

Сейчас не об этом.

Арнин… Нарнир ведь предупреждал. А Хельмер намекал. Ответ был рядом. Только руку протяни. Но Хаджар не стал или даже не захотел. Что ему до того, что из плена освободиться древний монстр?

А Арнин только этого и хотел…

Они ведь гадали почему Нарнир решил нанять горцев… думали, что тот слишком силен и его вмешательство нарушит законы Небес и Земли, но!

Но!

Это проклятое, вечное “но”!

Что мешало Нарниру, как и в случае с Бадуром, отправить за Хаджаром и остальными — своих подчиненных? Они ведь намного слабее, а значит — законам Небес и Земли не подвержены.

А если он не отправил, а обратился к наемникам, то… отправлять было некого. Просто потому, что изначально Арнин, может, и был слабейшим из них. Но после того, как каким-то образом перебил почти всю стаю, то собрал осколки своего прародителя и обрел могущество. А затем все это могущество ушло куда? Прямо к Феденриру.

“Лучше уйти так. С честью. В битве”, — слова одного из сыновей Феденрира, которые тот сказал перед смертью.

Действительно… лучше уж в битве, чем быть сожранным собственным “родителем”.

Феденрир действительно не мог самостоятельно освободиться из оков. И поэтому ему был нужен Хаджар и все остальные. Все те, кто убили его детей, позволив осколкам души вернуться обратно.

Он не отрывал взгляда от окон больничной палаты.

Машины гудели клаксонами.

Водители что-то кричали.

А он достал из кармана пальто пачку сигарет, вытряхнул одну и зажег спичку.

Никогда не любил зажигалки и запах бензина. Пусть уж лучше серой пованивает.

Дурацкие рельсы.

Глупая философия.

Впереди конец испытания Небес и Земли, бессмертие и очередной шаг на пути к Седьмым Небесам. Позади — сражающиеся насмерть друзья и собственная смерть. Начав испытание, нельзя повернуть обратно — надежнее способа умереть для адепта просто не придумали.

Поезд уже практически вплотную приблизился к нему.

Он поднял взгляд к родному, серому небу, где