Начальник штаба Юго-Западного фронта считал, что имевшихся в его распоряжении сил может хватить для того, чтобы нанести очередное поражение австрийцам, но никак не достаточно для того, чтобы использовать этот успех. В таком случае эта армия всегда будет иметь время для восстановления сил. Именно поэтому он и предлагал оставить на восточно-прусском направлении 4–5 корпусов, а 21 корпус сосредоточить против Австро-Венгрии. Главным театром М. В. Алексеев предлагал считать Галицийский, основной задачей – «окончательно расшатать» австрийскую армию как основную преграду на пути к Берлину и только после этого вести наступление на германском участке фронта. Немецкая армия как серьезное препятствие им не рассматривалась: «Прибытие, если оно состоится, одного-двух резервных, а тем более ландверных корпусов соотношения сил существенно не изменит и не позволит немцам с надеждой на успех произвести наступательный маневр – они с этими силами способны лишь к упорной длительной борьбе по прикрытию ближайших путей на Берлин». Эти соображения и предложения не получили поддержки у Н. Н. Янушкевича372. Не только он, но и Николай Николаевич (младший) не отказались от своих довоенных планов. В Барановичах оценивали Варшавско-Ивангородскую операцию как, «несомненно, очень крупную стратегическую победу», открывавшую дороги в Силезию, Познань и Моравию373.

И Ставка, и штаб Юго-Западного фронта сходились лишь в одном: они не верили в способность германцев к наступлению. Между тем для пополнения 9-й германской армии с Западного фронта перебрасывались 1-й и 3-й кавалерийские корпуса, а из Восточной Пруссии – 1-й и 25-й резевные корпуса. Кроме того, еще три корпуса формировались из гарнизонов Позена, Бреслау и Торна. Все это составляло, без учета 2-й австрийской армии и корпуса Р. фон Войрша, около 10 пехотных и трех кавалерийских корпусов. В районе Торн – Ярочин собиралась ударная армия – 5,5 пехотного и два кавалерийских корпуса. Ее готовность к наступлению первоначально намечалась на 11 ноября. Этот срок не был выдержан, и, пожалуй, это было единственное свидетельство слабости немцев на направлении, в котором собирался наступать великий князь374. Ставка недооценила и способность австрийцев к сопротивлению. Ответом на предложения М. В. Алексеева стала телеграмма Н. Н. Янушкевича главнокомандующим фронтами, посланная 24 октября (6 ноября), то есть в день, когда Н. И. Иванов послал в Ставку записку начальника своего штаба.

Ставка подтвердила формулировку главной задачи – глубокое вторжение в Германию, для чего основные силы русской армии должны были быть собраны в промежутке между нижней Вислой и Судетами. Для этого севернее предлагалось направить 9-ю армию Юго-Западного фронта на Освенцим и перевести на левый берег Вислы 1–2 армейских корпуса из состава 3-й армии того же фронта. Таким образом, ни о каком усилении армий Н. И. Иванова речи не шло, при этом задачи фронта формулировались весьма широко: «В этом случае для обеспечения нашего левого фланга и тыла, которое могло бы выразиться в обложении Кракова и Перемышля и прочном занятии Карпатских перевалов, останется от 23 до 25 дивизий, часть коих могла бы быть впоследствии заменена бригадами ополчения. Такова должна быть, по мнению Верховного главнокомандующего, группировка наших войск Юго-Западного фронта ко времени окончания наступающей с австрийцами развязки, занятия Галиции и подхода правофланговых армий Юго-Западного фронта на меридиан Кракова»375.

Таким образом, Юго-Западный фронт должен был развивать успех без непременного условия, выдвинутого М. В. Алексеевым, то есть усиления до 44–45 дивизий, а в случае успеха – выхода на Карпатские перевалы и обложения двух австрийских крепостей он должен был сократиться, причем за счет первоочередных частей. Планы штаба главковерха соответствовали настроению этих дней. Николай Николаевич (младший) и Н. В. Рузский вытягивали корпуса армий Северо-Западного фронта в линию, за которой практически не было резервов. В отличие от них командование Юго-Западного фронта на финальном этапе Варшавско-Ивангородской операции осторожно относилось к предложению Ставки об энергичном преследовании, считая, что расширившийся в результате наступления русских войск фронт 4-й и 9-й армий (130 верст) слишком широк для восьми корпусов. Желая иметь позицию не только для наступления, но и для обороны, командование фронта решило приостановить движение до окончания боев на реке Сан376.

После Варшавско-Ивангородской операции мораль австро-венгерской армии снова пошла на убыль. Немцы считали, что союзники не выполнили поставленной перед ними задачи. Среди офицеров германской армии, особенно прусских, уже тогда почти нормой стало презрительное отношение к австрийцам377. «Позднее с австро-венгерской стороны утверждали, – вспоминал Э. Людендорф, – что австро-венгерские войска отступили потому, что 9-я армия двинулась назад. Это, с одной стороны, правильно, а с другой – нет. При этом умалчивается о той причине, которая вынудила отвести назад 9-ю армию и которая заключалась исключительно в отказе австро-венгерской армии, столь храброй в начале войны, но не смогшей оправиться от поражения при Львове»378. Под Радомом генерал П. К. Кондзеровский встретил большую колонну пленных, и на 1 тыс. австрийцев приходилось не более 10 русских конвоиров, причем побегов не было и поддерживался полный порядок379.

Возросла и усталость русской армии, кадры которой понесли в первых боях суровые потери. В ближайшем тылу фронта процветали кафешантаны, ставшие центрами кутежей офицеров. М. В. Алексеев знал об этом, но не запрещал их, считая, что «после страшно тяжелой и опасной жизни на позициях у офицерства является непреодолимая потребность отвлечься, позабыться в кутежах и т. п. – это прямо необходимо, без этого никакие нервы не могут выдержать тяжести боевой службы»380. Далеко не самым лучшим образом было организовано и наступление в Восточную Пруссию. Немецкое население почти полностью покинуло города и веси, оставив дома, массу имущества, скот, птицу, что немедленно сказалось на воинской дисциплине. На занятой территории царило мародерство, особенно активно отметились обозники и артиллеристы. Пехотинцу не было смысла тащить на себе дополнительную тяжесть, и он просто громил оставленное381.

«Походные движения этого периода войны, – вспоминал их участник, младший офицер одного из полков 2-го Кавказского армейского корпуса, – представляли невероятную деморализующую картину: каждая рота отмечала свой путь массой пуха и пера домашней птицы, которая щипалась на ходу. На штыках у солдат можно было видеть пронзенную свиную ляжку или утку. Никакие средства не помогали; даже подпрапорщики, эти блюстители законности и дисциплины, и те были бессильны, хотя каждый раз можно было наблюдать их благой порыв на нескольких измененных лицах гренадер»382.

23 октября (5 ноября) Николай Николаевич отправил Ж. Жоффру телеграмму о победе на Висле, которую он назвал «величайшим со времени начала войны успехом с нашей стороны». «Я надеюсь, – сообщал главковерх, – на быстрое и полное осуществление нашей общей задачи, будучи убежден в том, что окончательная победа будет принадлежать знаменам союзников»383. В Барановичах считали, что инициатива полностью перешла в руки русского командования384. 25 октября (7 ноября) 1914 г. Ставка издала реляцию: «Расширяя в течение 18 дней наш успех по всему 500-верстному фронту, мы сломили повсюду сопротивление врага, который находится в полном отступлении… Одержанная победа позволяет нашим войскам перейти к новым задачам, с приступом к которым начнется новый период кампании»385.