Наконец полицейские остановились возле двойной цельнодеревянной двери, вделанной в большую каменную арку. На косяке был звонок, но один из полицейских тут же начал молотить в дверь кулаком. Потом они подождали. Примерно через минуту изнутри отозвался женский голос, по-итальянски.

— Americano, — ответил молотобоец. — Привел тут кое-кого к майору Франклину.

Открылась маленькая дверца, встроенная в две большие; наружу выглянула древняя старушонка, оглядела всех троих и кивнула.

— Давай иди, — сказал один из полицейских, подтолкнув его к двери. — И фото вклеить не забудь.

Сол заверил его, что сделает это непременно, и нырнул в дверной проем.

Короткий сводчатый коридор вывел его во внутренний дворик, окруженный с трех сторон стенами и заставленными окнами. С четвертой были балконы, один над другим, связанные между собой системой изящных резных колонн. Старуха затворила и заложила щеколдой дверь у него за спиной и что-то сказала по-итальянски.

— Франклин, — ответил он и попытался показать ей фамилию в одном из документов, — Майор Джон Франклин.

Старуха начала что-то говорить, очень быстро, и Сол ничего не понял. Может, в этом и состояла большая полицейская шутка? Посреди атриума стоял фонтанчик с водой. Он подошел, сел на бортик и стал думать. Старуха шла за ним следом и все время тараторила, не то жалуясь на что-то, не то угрожая. Речь была настолько быстрой, что даже интонацию уловить было трудно. И вдруг терпение у него лопнуло. Он выпрямился во весь рост и крикнул:

— Рут!

Старуха прикрыла рот рукой и начала пятиться от него. Он набрал полную грудь воздуха, чтобы крикнуть еще раз, громче прежнего. Так громко, как только сможет.

— Рут! — завопил он что было мочи.

Крик его эхом заметался по каменному колодцу. Старуха смотрела на него как на сумасшедшего.

— Я здесь, Сол.

Она стояла, облокотившись о перила балкона, на третьем этаже. Этот темно-синий махровый халат, это светлое полотенце и ярко-красный цвет ногтей он запомнит на всю жизнь. Волосы у нее были стриженые.

— Ты подстриглась, — сказал он, — Тебе идет.

Рут на секунду отвернулась; на балкон вышел и встал с ней рядом средних лет мужчина с темными, зализанными назад волосами.

— Сол, это Джон. Я бы даже сказала, майор Франклин, — Она толкнула мужчину локтем в бок.

Майор поднял в приветственном жесте руку.

— Вы двоюродный брат Рут? — спросил он, — Мы рады, что наконец-то вы до нас добрались. Честное слово.

— Ты с ним спишь.

— Нет, не сплю!

— Ты влюблена в него.

— Не говори глупостей. Это он в меня влюблен. — Она высунула голову в дверь, — Я выйду за него замуж и буду жить в Голливуде. В доме с бассейном.

Сол рассмеялся.

— Я серьезно!

Сол и майор сидели на балконе, пока Рут переодевалась, — и атмосфера была неловкая. Майор, как мог, развлекал гостя, рассказывая ему о задачах, которые были поставлены перед его подразделением: снимать короткометражки о жизни простых людей в послевоенной Италии, о том, как они справляются с трудностями. Говорил майор довольно сдержанно и был при этом остроумен. Сол кивал и с каждой минутой все острее ощущал въевшуюся в кожу грязь. Наверняка от меня воняет, подумал он. Интеллигентный, с мягкими манерами американец казался существом из другого мира.

— Главная трудность состоит в том, чтобы найти людей с тем отношением к жизни, которое американцы смогли бы спроецировать на себя, если бы сами оказались, скажем, в очереди за продуктами здесь, в Венеции, — ну, вы меня понимаете. А потом еще и уговорить их сняться в кино. И людей таких найти совсем непросто, — Он улыбнулся Солу. — Вот здесь-то на сцену и выходит Рут, — сказал он в тот самый момент, когда Рут опять появилась на балконе, — Просто не знаю, что бы мы без нее делали.

Рут встретилась с ним взглядом — и ответила улыбкой на улыбку. Таких вещей, как те, что были на ней надеты, Солу раньше даже и видеть не доводилось.

— Сола мы поселим в тетушкиной комнате, хорошо?

Кивнул тогда майор или просто голова у него чуть дернулась книзу, Сол потом никак не мог вспомнить. Затем он лежал, угнездив голову на краю ванной. Серая мыльная вода закружилась водоворотами, когда он поднял и лениво почесал колено, слушая, как Рут переставляет в соседней комнате какую-то мебель. Побродив по каким-то запутанным коридорам, они вдвоем поднялись по узкой изогнутой лестнице. Рут открыла ключом дверь на самом ее верху и пропустила Сола вперед. Он вошел и зажмурился от внезапного переизбытка света. Окна были сразу в двух стенах, и по обе стороны расстилался вид на городские крыши. Комната была залита светом, мягким золотистым светом, который согревал все, чего касался.

— Только мы, и больше никого, — сказала Рут, — А тетушка была ненастоящая, помнишь?

Сол на ощупь нашел затычку. Когда он вышел из ванной, Руг как раз открывала окна. Он стоял перед ней, чистый, вымытый, одетый в мягкую хлопковую рубашку и темно-серые брюки.

— Вещи Джона?

— А чьи еще? Ты же не можешь ходить в тех тряпках, в которых приехал.

— Я их выстираю.

— Я их уже выкинула. Там были вши. А всяческую твою мелочь предварительно вынула из карманов. — Рут сорвалась с места, сделала несколько шагов поперек комнаты, а потом вдруг остановилась и внимательно на него посмотрела, — Сол, что случилось с твоими ногами?

В той стопке вещей, которую она сунула ему в дверь ванной, была пара мягких кожаных туфель, которые оказались малы. Сол посмотрел вниз, на свои голые ступни. В чистом виде вид у них был еще более устрашающий, чем раньше.

— Гулял много, — сказал он; они посмотрели друг на друга через всю комнату, — Как ты здесь оказалась, Рут?

Она покачала головой и принялась стелить ему на кушетке постель.

— Живи здесь столько, сколько будет нужно. Джон все устроит.

Она расправила одеяло.

— Рут…

Она выпрямилась, не оборачиваясь.

— Никто из них так и не вернулся, Сол. Твои родители, мои, Фингерхуты, Густль, его отец. А Эрлиха взяли всего за месяц до того, как все кончилось.

— А Якоб?

— Его арестовали ночью, как раз перед тем, как ты ушел.

* * *

Его сон был — желанное падение во тьму, все ниже и ниже. Насколько глубоко — он не знал. В какой-то момент, ночью, к нему пришла Рут. Он проснулся оттого, что она положила теплую ладонь ему на талию. А потом коснулась губами шеи. Он повернул голову.

Она стояла возле кушетки на коленях, темный силуэт на фоне темного окна. Он потянулся назад, и она приняла его руку — своей рукой. Потом, одним-единственным быстрым движением, скользнула под одеяло и сразу встроилась в форму его тела: груди прижались к спине, ноги оплели ноги. Она высвободила пальцы и погладила его по животу, потом по ребрам, медленно, как будто пыталась их сосчитать.