Жизненное поприще человека заканчивалось смертью и погребением. К этому важнейшему событию готовились заранее: в отличие от нашего общества с искусственно внедренным в сознание «социальным оптимизмом», где разговор о смерти считается чуть ли не неприличным, люди помнили о неизбежной кончине. Заранее составлялось и пересоставлялось духовное завещание, подписывавшееся духовником и свидетелями и утверждавшееся юридическим порядком, а некоторые оригиналы даже заранее заготавливали для себя гроб и памятник: причинять лишние хлопоты убитым горем родственникам или обрадованным наследникам считалось не особенно этичным. Чувствуя приближение смерти, человек посылал за священником, исповедовался в грехах, получая их отпущение, и причащался запасных Святых Даров, приносимых священником. Если умирающий находился в тяжелом состоянии, следовала так называемая глухая исповедь. Умереть без исповеди, отпущения грехов и причащения значило заведомо отправить свою душу в ад. Еще большим, смертным грехом было отправить в ад чужую душу, не организовав отпущения грехов; поэтому даже разбойники, грабившие и убивавшие путников, иной раз по просьбе жертвы принимали покаяние. После исповеди приготовившийся к смерти человек спокойно ожидал ее, благословив на дальнейшую жизнь детей и жену («приказав долго жить»).

Там, где соблюдались старинные традиции, в момент смерти открывалось окно, чтобы душа могла свободно отлететь на волю, на подоконник ставили чашку с водой для омовения души и вешали полотенце.

Умершего мирянина обмывали водой, тело монаха лишь оттирали водой, а священника – губкой с елеем; затем мирян облекали в сшитый на живую нитку (непременно!) саван и покрывали специальным покровом, священников же и архиереев одевали в церковное облачение. Гроб при положении тела кропился святой водой. Мирянам на грудь клали икону их ангела-хранителя, дьяконам – кадило, священникам и архиереям – Евангелие, а в руку вкладывался крест. Пока покойник лежал в доме, по нему читали Псалтырь приглашенные чтецы, а еще лучше – родные усопшего; над усопшим духовенством читалось Евангелие. Вообще погребение духовенства, а паче того – архиереев, совершалось особым образом. При кончине их главный колокол храма или монастыря, где настоятельствовал или пребывал пастырь, мерно ударял 12 раз. Архиерея в иноческом облачении на носилках переносили в храм, усаживали в кресло и облачали в епископское облачение, вкладывая в руки дикирий и трикирий; затем два архиерея поднимали его на ноги и его руками осеняли собравшуюся в храме паству, после чего тело клали на катафалк, покрывали мантией, а лицо – воздýхом. Священнику при таком же обряде в руку вкладывали кадило. Конечно, с мирянами обращались проще. Гроб с телом ставился на стол, головой под образа, перед которыми беспрерывно горели свечи и лампада. При выносе гроба впереди шло духовенство в траурных ризах, несли крест и икону, а при погребении духовных лиц, при особом погребальном колокольном звоне – крест, хоругвь и свечи. Венки, а если церковь находилась далеко, то и гроб, везли на катафалке в сопровождении мортусов, что было описано ранее. Гроб зажиточных людей сопровождал погребальный поезд из экипажей, обычно наемных, иной раз и пустых, если провожавших покойного было мало.

По шедшей от языческих времен в простом народе традиции, чтобы покойник не возвращался назад и не пугал живых, ему закрывали глаза, прижимая веки тяжелыми пятаками, выносили гроб ногами вперед, а иногда гроб обносили вокруг дома, выносили не в ворота, а в пролом в ограде и даже делали повороты по дороге, а землю посыпали колючими еловыми ветвями. Щепки, оставшиеся при изготовлении гроба, в народе бросали в реку или клали в гроб, либо же бросали в могилу. Особенно это соблюдалось старообрядцами, которых, несмотря на запреты, хоронили в долбленых дубовых колодах, а не в тесовых домовинах. После выноса тщательно мыли пол и стены, а постель покойника на 40 дней выносили в курятник (душа в течение 40 дней проходит земные мытарства, на ночь возвращаясь домой), а потом сжигали.

В храме открытый гроб ставился головой к алтарю. Над гробом совершалась панихида и, под колокольный звон, в сопровождении священника, его несли к могиле. Только там, после прощания, гроб закрывался, а икона с покойника ставилась в храме на канунник, особый стол в притворе, для совершения заупокойных служб. При пении литии, краткого заупокойного богослужения, гроб опускали в могилу, головой к востоку. По окончании литии священник крестообразно посыпал гроб землей, лил на него елей и сыпал пепел из кадила.

После погребения следовал непременный поминальный обед. Проходили они особым порядком. На них непременно присутствовало духовенство, которое перед обедом читало положенные молитвы, служило литию и благословляло «яству и питие». Первым блюдом подавались блины, желательно с зернистой икрой. Яство состояло из рыбных блюд, особенно если поминки приходились на посты или постные дни недели. Заканчивался обед киселем с миндальным молоком. По окончании обеда духовенство опять служило литию, заканчивавшуюся «вечной памятью», которую пели все присутствующие. После этого всем подавалась в стаканах медовая сыта.

Усопших солдат и офицеров сухопутных войск везли на кладбище на пушечном лафете в сопровождении караула от полка или гарнизона. На крышку гроба клали головной убор и обнаженное холодное оружие, перекрещенное с ножнами. При погребении фельдмаршала почетный караул состоял из четырех полковников и четырех капитанов, каждый орден нес на подушке штаб-офицер с двумя капитанами-ассистентами, под начальством полного генерала и двух генерал-майоров, а сопровождали покойного 3 батальона, 6 эскадронов кавалерии и артиллерийская батарея. Полковника сопровождали 400 человек со знаменем под командой батальонного командира, у тела шли 4 офицера, ордена несли 3 офицера. Прапорщику полагалось 40 человек сопровождения под командой поручика, фельдфебелю – 30 человек с поручиком, рядовому – 20 человек с двумя унтер-офицерами. Офицеры были в парадной форме, с обвитыми черным флером блестящими частями обмундирования и снаряжения и повязанным флером на левом рукаве. Когда тело проносили мимо строя, все чины брали «на караул»; встречные воинские чины также становились во фрунт и делали на караул, а без оружия – отдавали честь. При опускании гроба в могилу производился троекратный ружейный салют.

На кораблях, находившихся в плавании, умерших или погибших в бою моряков погребали в море. Тело покойника зашивали в его парусиновую койку, прикрепляя у ног какой-либо груз, например, пушечное ядро или, на паровых кораблях, обгоревший топочный колосник. Команда и офицеры выстраивались на шканцах и шкафуте во фронт и обнажали головы. Покойника клали на широкую доску, опирая ее о фальшборт, и покрывали флагом. Корабельный священник в присутствии командира отпевал усопшего, посыпая заранее взятой в плаванье землей, затем раздавался пушечный выстрел, корабельный оркестр играл «Коль славен», приспускался корабельный флаг; конец доски поднимали, и тело соскальзывало в море так, чтобы покрывавший его флаг оставался на доске. Если корабль стоял на якоре, при описанном церемониале покойника с почетным караулом свозили на баркасе на берег для предания земле.

Погребение совершалось на третий день (мусульман требовалось хоронить в тот же день, до захода солнца). Но при жаркой погоде и умерших от заразных болезней погребали в течение суток. При погребении Августейших особ, тела которых бальзамировались и выставлялись в церкви для прощания, сроки погребения определялись особым указом. Можно было бальзамировать и тела мирян. Умерших священников хоронили в церкви под алтарем, либо снаружи, но в непосредственной близости от алтаря. Изредка это допускалось и для мирян-храмоздателей или оказавших большие услуги Церкви. Погребение непременно совершалось в освященной земле кладбища, и только самоубийц, кроме бывших в состоянии умопомешательства, хоронили где-либо за кладбищем, в неосвященной земле. Допускалось захоронение в специально построенных на кладбище усыпальницах, склепах, нередко семейных, когда гроб опускался в специальную каменную камеру и закрывался каменной плитой, либо стоял в склепе. Традиционно же над могилой делалась невысокая насыпь и в головах устанавливался крест либо каменный памятник; в более отдаленные времена он мог иметь форму гроба с высеченными на нем орнаментом, надписями и крестом, а позднее – вид пирамиды, увенчанной крестом либо фигурой ангела, либо дикого камня с высеченными на нем крестом и надписью. В состав надписи нередко входила эпитафия, излагавшая достоинства покойного, описание его жизни.