ФЕРНАНДО:

– …он никогда

Не успокоится, покуда весь наш мир,

Его моря, и реки, и леса

Не превратятся для него в часы,

Что тиканьем своим ласкают слух.

И ты лишь шестеренка в тех часах

Иль винтик – как и я. Он нас создал,

Украсил, и теперь…

ЖУАН:

– Украл, а не украсил, я скажу!

ФЕРНАНДО:

– И что с того теперь, мой брат?

Мы стали частью замысла его:

Он – гиря в тех часах, ему подвластны

Все винтики и шестерни, чьи оси он

Дукатами обильно поливает,

Чтобы вращались споро, не скрипя…

ЖУАН:

– Но я уж заскриплю! Да нет, завою!

И призову землетрясенья

И ураганы на его несчастную главу!

ФЕРНАНДО:

– А он лишь скажет: то его часы

Нам возвещают час очередной…

Увы, спасенья нет тебе, Жуан!

Ты обречен навеки шестеренкой

Служить в его часах…

Эрколь. Трагедия, 1625 год

Заявление о введении в стране чрезвычайного положения

– Благодарю вас! Сограждане! Ни один из президентов Соединенных Штатов не брал на себя столь же печальную миссию, что выпала мне. Моей обязанностью нынче является известить вас, сограждане, что наша страна находится в состоянии войны. И эта война не является результатом нашего выбора! Более того, эту войну должны вести не солдаты на поле боя, не отважные моряки на просторах враждебных океанов и не храбрые пилоты в небесах над нашей землей. Эту войну придется вести вам, простым гражданам Соединенных Штатов.

Мы стали жертвой самого трусливого, самого предательского, самого чудовищного нападения. Против нас используется самое отвратительное оружие, которое когда-либо разрабатывалось человеком. Это оружие – одновременно и химическое, и биологическое. Мы все помним летнюю катастрофу с урожаем сельскохозяйственных культур. Я, совместно с членами кабинета, не спешил с объявлением особого положения, надеясь, что нам удастся сдержать продвижение джигра по землям нашей страны. Более мы не можем молчать! Известно, что этот вредитель был преднамеренно ввезен в Соединенные Штаты. Это – тот же червь, что уничтожил сельское хозяйство во всей Центральной Америке и привел к нежелательному конфликту в Гондурасе.

Если бы дело состояло лишь в этом, опасаться бы не стоило! Мы – храбрые, выносливые люди, которые выдерживали и не такое! Мы – граждане великой Америки! Но, увы, среди нас есть, с позволения сказать, люди, которые называют себя американцами, являясь по сути предателями и врагами народа – они хотят сбросить законное правительство, пришедшее к власти в результате свободных выборов, сделать невозможной работу полиции, разрушить и уничтожить страну, которую мы любим. Некоторые из этих предателей придерживаются чуждых нам, коммунистических воззрений, связанных с именами Маркса и Мао, иные следуют не менее враждебной нам, хотя и взросшей на нашей почве, идеологии трейнитов, лидер которых, слава богу, заточен в тюрьму и ждет справедливого наказания за похищение невинного юноши с последующим заражением отвратительными болезнями, которые угрожали его жизни.

Мы боремся с врагом, который уже ворвался в наши окопы, и мы обязаны опознавать этого врага и по словам, и по делам его. Один из величайших городов нашей державы сегодня бьется в агонии, потому что был предательски отравлен источник воды, которым он пользовался, был испоганен тот хрустальный источник жизни, что питал само его существование. Вы спросите: как бороться с врагом, оружием которого является установленный у нас дома водопроводный кран, кулер, к которому мы припадаем в минуты отдыха на фабрике или в офисе? И я говорю следующее: именно вы, граждане нашей великой страны, должны найти ответ на этот вопрос.

Будет очень и очень непросто! Нас ждут немалые горести и беды! Нашим врагам удалось сократить наши запасы продуктов до уровня, предполагающего введение жесткого нормирования и распределения. Вслед за мной выступят ответственные лица, которые проинформируют вас о вводимых правительством чрезвычайных мерах по справедливому распределению продуктов, которыми мы располагаем. Вас также проинформируют относительно имеющихся у нас планов по борьбе с предателями и отщепенцами. Но реализовывать эти планы предстоит вам. Вы знаете наших врагов в лицо: вы встречались с ними на работе, вы слышали их предательские речи на вечеринках, они рассказывали вам, как ходили на коммунистический митинг, вы видели антиамериканские книги в их книжных шкафах, вы отказывались смеяться над их так называемыми шутками, в которых они смешивали имя нашей страны с грязью, вы затыкали свои уши, слыша из их уст грязную антиамериканскую пропаганду, вы заставляли своих детей держаться подальше от детей этих предателей, вы видели их среди трейнитов на их демонстрациях, и вы слышали всю ту ложь, что эти люди выливали на американцев, которые построили нашу страну и сделали ее самой богатой и самой могучей в мире!

Друзья! Вы выбрали меня своим лидером, чтобы я вел нашу страну в третий век ее существования. Я уверен, что вы знаете, где истина и где ложь. Вы знаете, кто наш общий враг. Идите и убейте его, пока он не убил вас.

Что он там сказал?

– Ты слыхал, что этот сучий сын сказал о Трейне?

– Ну да! А тот еще даже не предстал перед судом!

Готовы ко всему

Стук в дверь.

Немытый, небритый, в одежде, которую не менял уже больше недели, Филип открыл глаза и первым делом схватил пистолет. В гостиной, которую они сделали своей базой, было еще темно, а электричества не было с момента объявления чрезвычайного положения. Не было и воды. Когда еще не умерла последняя батарейка в транзисторном приемнике, они узнали, что город сошел с ума именно из-за отравления источников воды… И Гарольд – тоже…

Теперь Гарольд сидит в углу – немытый, безразличный ко всему; он сосет большой палец правой руки, а глаза его устремлены в бесконечность. С того момента, как он убил сестру, Гарольд не сказал ни слова. Полный аутизм.

Джози лежала в заморозке с плотно закрытой крышкой. Но, поскольку электричества не было, от заморозки уже шел запах. Впрочем, ему трудно было сравняться с тем, как несло из туалета. Воды ведь тоже не было!

Денис, такая же немытая, как и Филип, без парика, со шрамами на голом черепе, села и прошептала:

– Кто это может быть?

– Откуда же, черт побери, мне знать? – отозвался Филип.

Сидя на углу стола, он выпрямился и стал