— Если бы Средиземное море не было закрыто для американского флага, можно было бы поставлять многие виды товаров для русского флота! — намекает он российской императрице, а затем говорит уже открыто. — Средиземное море может связать торговлей Россию с Соединенными Штатами, но, оно, увы, все еще закрыто турками и алжирскими пиратами.

Предложение Джонса вполне логично. «Поскольку алжирское регентство находится под властью Турции и алжирцы помогают туркам в нынешней войне против нас (России. — В.Ш.), то не следует ли предложить Соединенным Штатам выступить совместно с Ее в-вом против турок и алжирцев в Средиземном море?» — рассуждает он в своих письмах.

Читая письма и записки Джонса, невольно удивляешься не только масштабу, но и разнообразию его идей — от создания объединенных русско-американских эскадр как гаранта мира и развития международной торговли до предложений по совместной разработке полезных ископаемых и заселению Крыма американцами. «Американцы — отличные земледельцы, торговцы и воины… они очень энергичны и обладают природным добрым нравом… Я убежден, что можно было бы побудить многие их семьи переселиться в Крым; если им будет там хорошо, то они вскоре заселят весь полуостров и сделают его преуспевающим краем». И все же надо заметить, что в основе всех предложений Джонса лежат интересы Соединенных Штатов, государства, гражданином которого он остается до конца своих дней. «Я хочу приносить пользу стране, которой так долго служил. Я люблю этот народ, предан его делу и всегда буду рад сделать все для его счастья», — писал он.

Здравые рассуждения «Черного корсара» произвели на Екатерину вполне благоприятное впечатление.

— А служить вам, господин адмирал, предстоит на берегах черноморских у светлейшего князя Потемкина! — объявила она на прощание Джонсу.

«Императрица приняла меня с самыми лестными почестями, большими, чем, вероятно, может похвастаться какой-либо другой иностранец, поступающий на русскую службу», — писал в те дни Джонс своему другу генералу Лафайету.

Екатерина II в своем дневнике относительно личности Джонса записала: «Отважен зело и не лишен приятности…»

Встречаться с Екатериной II Джонсу довелось еще не раз. Впоследствии он писал, не скрывая своего восхищения ее умом: «Ее величество часто разговаривала со мной о Соединенных Штатах. Она убеждена, что американская революция не может не породить другие и не оказать влияние на любое правительство».

На следующий день в адмиралтейств-коллегии граф Иван Чернышев разъяснил новоиспеченному адмиралу российского флота, что назначается Джонс командовать парусной эскадрой, что в Днепровском лимане расположена. Впрочем, новоиспеченному контр-адмиралу местонахождение его будущей службы ровным счетом ничего не говорило, ибо и о Черном море, и о Днепровском лимане Джон имел самое смутное представление.

— Намечается ли там настоящая драка? — поинтересовался он у Чернышева.

— Еще какая! — невесело хмыкнул тот. — Все кровью умоемся!

— Тогда это дело по мне! — удовлетворенно кивнул Джонс. — Я немедленно отправляюсь туда!

В Петербурге Джонс задерживается на две недели. Ждал инструкций. «Вместо того, чтобы ехать на войну, я непрерывно развлекался при дворе и в избранном обществе», — писал он сожалением в письмах к друзьям.

Неожиданную реакцию вызвал приезд Джонса у проживавших в русской столице англичан. И если английские купцы в знак протеста, как один, закрыли все свои лавки, то британские офицеры кричали во всеуслышание, что подчиняться пирату ни за что не станут. Наконец слухи и разговоры дошли и до командующего балтийским флотом Самуила Грейга. Будучи шотландцем, адмирал всегда болезненно относился к английскому высокомерию. Теперь он демонстративно пригласил Джонса к себе на ужин, что вызвало в рядах британских оппозиционеров настоящий шок. Затем, не довольствуясь этим демаршем, Грейг велел собрать у себя старших английских капитанов во главе с Эльфинстоном.

— Немедленно возвращайтесь к своим обязанностям. Офицерам подобает вести себя по-мужски, а не как школярам. Либо честно служите, либо подавайте в отставку, но помните, если об этом узнает императрица, плохо будет всем!

Эти подлинные слова Грейга сохранила для нас история. Однако Екатерина II все же узнала о недовольстве английских офицеров, а, узнавши, возмутилась:

— Я проявила к этим нищим столько щедрости, а они позволяют себе осуждать мое отношение к человеку, который является моим гостем!

Английские офицеры вернулись на корабли, а английские купцы открыли свои лавки. На этом инцидент, казалось, был исчерпан, но, как впоследствии оказалось, только на время…

Джонс об этом писал так: «Их (англичан. — В.Ш.) раздражение… как в самом Петербурге, так и за его пределами, нимало меня не заботит».

В тот же вечер, попрощавшись с Сегюром, он выехал на юг, где ждали его новые подвиги и интриги, победы и разочарования.

От Петербурга до Херсона путь не близкий — более полутора тысяч верст. От адмиралтейств-коллегий новоиспеченному контр-адмиралу для удобства езды даден был рессорный тарантас, да бумага, чтоб лошадей на почтовых станциях меняли без задержки. Но на третий день пути Поль отказался от тарантаса и перебрался в седло. «Давай! Гони!» — были первыми русскими словами, которые он выучил в России. Все же путешествие заняло каких-то двенадцать дней.

Впоследствии Поль Джонс вспоминал: «Остановок свыше часа было всего четыре: в Москве для осмотра Кремля и обеда с генерал-губернатором — на 4 часа, в Туле — для знакомства с оружейными заводами и покупки сувенирного оружия — на 3 часа, в Курске — для ремонта тарантаса и в Екатеринославе. За все время путешествия я ни разу не воспользовался спальней и не мог насладиться сном иначе, как в трясущемся тарантасе».

В середине мая Павел Жонис (так отныне стали величать Поля Джонса в русских документах) прибыл в Херсон.

Князь Потемкин встретил приехавшего весьма приветливо. Дело в том, что прискакавший накануне курьер привез князю Потемкину сразу два письма-рекомендации Екатерины II. В своем первом письме, помеченном 13 февраля 1788 года, императрица писала: «…Именитый английский подданный, который, служа американским колониям, с весьма малыми силами сделался страшным…, сей человек весьма способен в неприятеле умножить страх и трепет…, а посему велю принять его, тем более, он показывает великое желание проявить свое усердие на службе». Во втором письме, от 15 апреля того же года, Екатерина II, произведя Поля Джонса в контр-адмиралы, рекомендовала князю «дать Джонсу соответствующую его званию должность для проявления своих возможностей…»

При этом, отмечала она, «Жонис сей показывает великую охоту оказать свое усердие, служа под вашим предводительством или руководством, где за благо найдете его употребить… Тебе не бесприятно будет, — писала она ему, — иметь одной мордашкой более на Черном море».

Главной целью кампании 1788 года на юге России был Очаков — «южный Кронштадт», как называла его Екатерина II. Сухопутными войсками в районе Очакова командовал в ту пору генерал-аншеф Суворов. А главную силу на море под Очаковым составляла эскадра парусных судов, порученная Джонсу: линейные корабли «Владимир» и «Александр», четыре фрегата, да восемь более мелких судов. Вместе с гребной флотилией, которой командовал состоявший на русской службе немецкий принц Нассау-Зиген, она должна была обеспечить блокаду крепости с моря.