Капитан пехоты Тед Фихтл сказал, что с приобретением боевого опыта научился ценить своих прошедших огонь и воду — или, скорее, рисовые поля и джунгли — младших командиров: «С неопытными лейтенантами выжить было проще, чем с неопытными сержантами». Он понял, как важно заставлять людей окапываться всегда и везде, где бы они ни остановились, и соблюдать дисциплину сна: «Первое время мы все были пропитаны духом мачо. Мы думали, что можем спать урывками и это никак не повлияет на нашу боеспособность. Но потом мы обнаружили, что это не так — мысли становятся путанными, резко ухудшается способность адекватно воспринимать и оценивать реальность».

Не менее важно было принимать все необходимые меры, чтобы держать врага под контролем в темное время суток. К сожалению, этим часто пренебрегали. Фихтл рассказывал: «Мне кажется, в американских солдатах сидит глубокий страх перед ночными операциями… Я сам был ему подвержен. Но, если вы не простираете свои глаза и уши за пределы периметра с помощью патрулей и форпостов, вы становитесь очень, очень уязвимым»[579]. Капитан Дэн Кэмпбелл, выпускник Вест-Пойнта, командовавший воздушно-десантной ротой, был согласен с Фихтлем. Он считал, что его подразделение не ведет достаточного ночного патрулирования, отчасти потому, что к ночи все жутко уставали. В то же время Кэмпбелл был поражен храбростью некоторых своих людей, которые охотно и даже с энтузиазмом занимались поисками вьетконговцев в знаменитых своими ужасами подземных туннелях.

Разумеется, среди американцев были и такие, кто наслаждался войной. Лейтенант Джон Харрисон рассказывал, что в их воздушно-десантной роте служил сержант по имени Манфред Фелльман, который в 1945 г., еще подростком, воевал в рядах вермахта и был награжден Железным крестом за оборону Бреслау. Фелльман попытался было носить свою фашистскую награду во Вьетнаме, но ему запретили. «Представь, что будет чувствовать бывший узник Освенцима, если увидит это», — сказал ему ротный. Харрисон восхищался немцем, считая того прирожденным воином: «Фелльман был уникальным типом… но ему мешали проблемы с алкоголем»[580]. Пилот вертолета капитан Фрэнк Хикки вспоминал: «Нам нравилось воевать… Мы всегда побеждали… На мой взгляд, все наши операции были успешными. Обычно мы говорили: „Идем охотиться на Чарли!“»[581].

Выходец из фермерской семьи в Арканзасе, Карлос Норман Хэткок был превосходным стрелком и утверждал, что убил 93 вьетконговца[582]. Бо́льшую часть времени он был тихим и застенчивым человеком, хотя и склонным к вспышкам насилия; однажды его едва не уволили из армии, за то что он подрался с офицером и ушел в самоволку. В 1965 г. он выиграл кубок Уимблдона — самые престижные в США соревнования по стрельбе на 1000 ярдов (914,4 м), а в марте следующего года отправился во Вьетнам, где сначала служил в военной полиции, а затем стал снайпером в морской пехоте. «Вьетнам был именно тем, что мне нужно», — позже сказал он. В отличие от других, Хэткок никогда не рвался в увольнительные и отпуска. Когда закончился контракт, он понял, что не знает, чем заняться на гражданке. Он снова записался в армию и вернулся на войну. Однажды утром гусеничный плавающий бронетранспортер-амфибия, на котором он ехал, подорвался на мине. Хэткок получил ожоги более 43 % тела и после длительного лечения в госпитале в Куантико обнаружил, что больше не может метко стрелять. Он переквалифицировался в инструктора по стрельбе, но начал злоупотреблять алкоголем и страдал приступами неконтролируемого гнева.

Когда новобранец Джонатан Полански — низкорослый доходяга весом 50 кг — прибыл на базу 101-й воздушно-десантной дивизии, он пришел в отчаяние: «Меня отвели к ротному — это был рослый могучий здоровяк с выгоревшими светлыми волосами и недельной щетиной. Потом пришел сержант взвода — огромный черный парень. Я с благоговением смотрел на их грязную одежду. Сам я был в новенькой зеленой форме, а мои ботинки отвратительно блестели. Со своей обритой головой и каской, которая сползала мне на глаза, я был похож на 12-летнего пацана. Они смотрели на меня и гоготали. Внутри меня все оборвалось. Никогда раньше я не чувствовал себя таким испуганным, таким слабым и бесполезным. Никто не хотел брать к себе салагу. После бесконечного дня лазанья по заросшим джунглями горам Полански отправился к капитану и попросил перевести его в другое место: „Я не справлюсь“. Но офицер усмехнулся и посоветовал ему не беспокоиться: „Привыкнешь“. На следующий день его рота поднялась на еще более высокую гору: „В конце дня я чувствовал себя фантастически. На третий день пребывания в этой стране я понял, что справлюсь. И выживу. Не знаю, почему, но я был в этом уверен“»[583].

Среди всех ужасов войны особого внимания заслуживает человеческая добродетель. Ширли Перселл была медсестрой запаса, и в 1966 г. ее призвали на действительную службу. Ее брат, техасский реднек, убеждал ее отказаться, но она была полна решимости исполнить свой долг. Она страдала лишним весом и, чтобы удовлетворить армейским нормативам, села на строгую диету. Во Вьетнаме ее направили в госпиталь в Бьенхоа. Между сменами она помогала в больнице в местном приюте, где, помимо прочего, приучала вьетнамских монахинь в родильном отделении пользоваться хирургическими перчатками. Она глубоко привязалась к пятилетней девочке-сироте, которой дала прозвище Шалунья. Именно из-за нее Перселл вернулась во Вьетнам на второй срок. Она искренне гордилась своей работой: «Я была далека от политики… но там были американские парни, которые нуждались в моей помощи»[584].

Она имела в виду, например, молодого пехотинца, который подорвался на «прыгающей Бетти»: «Середина его тела — выше коленей и ниже ребер — была похожа на мясной фарш. Все внутренние органы были мелко изрублены, но его ноги, руки, верхняя часть груди и голова были совершенно нетронутыми. Он находился в ясном сознании. И смотрел на нас. Невозможно описать те чувства, которые испытывали все мы [сотрудники госпиталя], глядя на этого молодого парня, который лежал в приемном покое и умирал, потому что мы абсолютно ничего не могли сделать. Это была полная беспомощность и безнадежность. В глазах врачей я видела страдание и отчаяние, потому что, несмотря на все свои знания, свой опыт, они не могли дать ему шанс на жизнь». Другой солдат поступил в госпиталь с наполовину снесенной черепной коробкой: «Ему было лет 19, ранение было неоперабельным… Помню, как я пыталась перебинтовать ему голову так, чтобы мозги не касались носилок. Он посмотрел на меня и спросил: „Ну, и как это выглядит?“ Я ответила: „Выглядит так себе, но ты не останешься один.“ Это действительно было все, чем я могла ему помочь — быть рядом с ним, когда он будет умирать». Ширли всю жизнь была трезвенницей, но в офицерском клубе в Чулай научилась пить «отвертку» — и кто бы мог ее за это упрекнуть? Позже она не могла заставить себя смотреть популярный телесериал «Чертова служба в госпитале МЭШ»: ее воспоминания были слишком болезненными, чтобы шутить на такие темы.