– Извини, мама, я должен проводить миссис Вашингтон! Пошли кого-нибудь из слуг.

– Сирил?! – с таким непередаваемым выражением произнесла тетушка, что даже мне захотелось спрятать голову в песок, как страус. Кстати, до сих пор жалею, что так и не увидел этих милых птичек. – Ты не хочешь помочь мне?!

– Извини, мама, – вновь повторил кузен и, видимо решив, что терять ему уже нечего, взял «невесту» под локоток. – Уже поздно, пора ехать.

– Сирил. – Теперь голос достойной миссис Стивенсон (мистер Стивенсон, отлично зная характер супруги, прощаться с гостями не вышел) звенел льдом. – Миссис Вашингтон приехала на своем авто. На чем ты, позволь спросить, вернешься домой?!

– Вызову такси, – парировал Сирил. Затравленно оглянулся, увидел меня и Фрэнка и просиял: – Или переночую в городе. Вик, ты же не откажешься меня приютить?!

Отказать ему – словно ударить доверчивого щенка.

– Конечно, – кивнул я. – Поехали!

И мы поехали…

Сирил посадил Хуаниту в мое авто («К жениху!» – как нахально заявил он.) Надо думать, я при этой парочке должен был играть роль дуэньи.

Сам же кузен уселся рядом с Мирабеллой.

Признаюсь, я до сих пор не успел свыкнуться с существованием своей внебрачной дочери, а также с ее поразительным сходством с матерью. Так что в присутствии Хуаниты я испытывал… некоторую неловкость.

Впрочем, мои чувства менее всего волновали Сирила в тот момент, а самому мне было столь дурно, что такие мелочи меня не беспокоили.

Обратной дороги я почти не запомнил. Лишь мелькание темных деревьев за окном, свист ветра и мягкое покачивание автомобиля…

А потом встревоженное лицо Ларримера… И я словно провалился в сон. Или в бред?

Бесконечная равнина, заросшая опунциями. Высоченные кактусы – в несколько человеческих ростов! – образовали непроходимые заросли.

А я стоял на крохотном пятачке, со всех сторон окруженном роскошнейшими экземплярами Opuntia microdasys и Opuntia vulgaris, и растерянно озирался. При всей моей любви к кактусам столь близкое соседство с их колючками вовсе не внушало оптимизма. Да еще и этот полуденный зной, от которого у меня уже пересохли губы и плыло в глазах…

«Стоп! – сообразил я. – В каких еще глазах?!»

Я давно свыкся с тем, что настоящий глаз у меня всего один, более того, научился извлекать из своего увечья некоторую пользу.

Теперь же мне остро недоставало той пронзительной, кристально-прозрачной ясности, которую давал мне «подарок» индейского шамана. (Разумеется, дарить он мне ничего не собирался, скорее наоборот, но так уж вышло…)

И я чувствовал себя беспомощным, полуслепым, запертым в клетке, из которой не было выхода… Клетке из моих обожаемых кактусов! Вот только эти конкретные суккуленты были отчетливо недружелюбны…

«Что делать?! – панически думал я, облизывая соленые от пота губы. – Что же делать?!»

На таком зное уже через несколько часов я буду походить на поджаристую индейку. Конечно, из мякоти кактуса можно извлечь воду, чтобы напиться, а из плодов опунции получается удивительно вкусный джем, но у меня не было ни ножа, ни очага, ни посуды.

К тому же эти кактусы растут поразительно быстро, им нужно совсем немного времени, чтобы затянуть прореху, посреди которой я стоял.

И я мог умереть на этих шипах, навсегда остаться в этом сне. Так же, как уже умирал на колючем жертвеннике того спятившего шамана…

Солнце вспыхнуло нестерпимо ярко, и это заставило меня очнуться. Я ведь умирал, но не умер! И кое-что получил в награду…

Я прикрыл глаз ладонью и отчаянно захотел снова стать цельным. Не физически, а… Впрочем, словами этого не объяснить.

Словно последний кусочек занял свое место в головоломке, и меня накрыло утраченное ощущение силы.

Открыв глаза (теперь второй ощущался правильно), я безболезненно посмотрел прямо на пышущее жаром солнце. И его лучи под моим взглядом превращались в бабочек, которые пикировали прямо на пышные заросли опунций, вгрызались в их сочную плоть. Колючки были бессильны перед крошечными нападающими, и кактусы бесславно гибли под натиском полчищ солнечных бабочек…

Я рванулся ввысь, к солнцу… И очнулся в своей постели.

Приснится же такое!

Сквозь плотно задернутые шторы не пробивался ни единый лучик света.

Зато над кроватью зависли мои старые знакомые – Хоггарт и миссис Грейвс, от которых исходило призрачное сияние.

– Ну ты даешь! – с каким-то завистливым уважением произнес Хоггарт, а потом паскудно ухмыльнулся: – Я такого давне-э-энько не видал!

– Какого? – буркнул я, потирая лоб. Приснится же такое! В голове пульсировала боль и еще отчего-то чесалась рука.

Вчерашний день вспоминался как в тумане, а окончание его и вовсе терялось во мраке.

Хоггарт взмыл повыше, в то время как застенчивая миссис Грейвс отплыла к окну, делая вид, что разглядывает узор на занавесках. Судя по всему, солнце еще не взошло.

– Да ты, паря, вчера так набрался. – Хоггарт впечатлительно прищелкнул языком и мерзко хихикнул: – Я думал, тебя к бабам потянет, а ты…

– Джек! – резко окликнула его миссис Грейвс, от возмущения забывая о стеснении. Хм, оказывается, у Хоггарта было вполне прозаичное имя, неудивительно, что он предпочитал называться по фамилии.

– Прости, Лиззи, – смиренно произнес этот нахал и скандалист, а я невольно восхитился. Вот это педагогические таланты у дамы, ей бы Сирила на воспитание! Впрочем, вспомнив о судьбе родичей миссис Грейвс, я передумал. Каким бы обалдуем ни был мой кузен, а все же его жаль.

– Хоггарт, вы можете толком рассказать, что произошло? – попросил я, садясь на кровати. И чуть не опрокинул стоящий в изголовье горшок. Удивленно посмотрел на него и не выдержал: – И что тут делает Конно-идея?!

Бедняжка был в ужасном состоянии: цел, но половина иголок обломана!

– Стоит! – Смех у Хоггарта был противный, дребезжащий. – Ты вчера так в него вцепился, что дружбаны твои вдвоем отобрать не смогли! А ты отбивался и грозил засунуть его им в… – Хоггарт опасливо покосился на подругу и закончил шепотом: – Поглубже!

– Дальше, – просипел я, с ужасом воображая это позорище. Я ведь вчера даже не пил за обедом, с чего бы?..

– Ну, дальше они тебе этот кактус того… отдали. – Хоггарт с явным трудом опускал бранные слова. – И пытались спать уложить. А ты все бузил и твердил что-то непонятное. Про руны, про какого-то шамана, про демонов…

Я мрачно слушал. Ладно, Фрэнк меня всяким видел, но Сирил не преминет заявить, что я подаю ему дурной пример. В действительности кузен самонадеянно полагал, что скорее он может научить меня плохому. И, разумеется, ошибался, хоть я и не торопился рассеивать его заблуждения.