Она рассказала, что Ленька сирота, что хозяин плохо обращался с ним, что он убежал, а теперь хозяина уже нет...

Она говорила осторожно, часто понижая голос, ей казалось, что, приникнув к забору, Ленька слушает ее, но лгать было стыдно и бессмысленно.

– Как же он живет? Кто его кормит? Почему ты никогда не говорила об этом? Ведь он мог бы хоть изредка прийти к нам пообедать... – взволновалась мать.

Но Динка вспыхнула и быстро перебила ее:

– О нет, нет, мама! Он не нищий! Он никогда не хочет есть чужой хлеб! Он любит свой, заработанный!

– Это хорошо, Диночка! Но ведь он еще мальчик. Где же он зарабатывает? – с беспокойством спросила мама.

– Он кому-нибудь поднесет мешок на базаре или еще что-нибудь... Конечно, ему мало дают... Он плохо ест, мама. У него такие худые ребра... – с жалостью вздохнула Динка.

Мать задумчиво смотрела на девочку, перед глазами ее пронеслось трогательное воспоминание о встрече на пристани.

– Если бы мой друг голодал, я не могла бы терпеть этого, Дина, – удивленно и грустно сказала она.

Динка вспомнила свой поход на дачи, обманувшего ее шарманщика и молча хрустнула пальцами.

– И этот мальчик, этот твой Леня, не хочет даже узнать, кто у тебя есть? – снова спросила мама.

– Не хочет? – удивилась Динка, и лицо ее сразу посветлело. – Да он всех знает, мамочка! И тебя, и Мышку, и Алину, и Катю – всех, всех! Когда ему скучно, он приходит к нашему забору. Он видел, как мы встречали тебя.

– Ах, Дина, Дина! – с глубоким волнением сказала мать. – Так легко ты говоришь об этом! Ведь у этого мальчика никого нет.

Глаза Динки потемнели, горечь упрека матери больно кольнула ее в сердце.

– У него есть, мама... У него есть одна подружка... Она жалеет его, мама... Это неправда... – тихо сказала она, низко опустив голову.

– Тогда... скажи ему, что твоя мама просит его прийти... скажи, что она рада вашей дружбе... – с волнением сказала мать.

– Я скажу, – тихо прошептала Динка.

Обе долго молчали. Потом мама встала и пошла по дорожке.

Динка осталась одна, не зная, плохо или хорошо то, что случилось... Что скажет на это Ленька?

Она сидела долго, пока из всего разговора по душам не выкристаллизовались четкие и беспощадные слова матери: «Если бы мой друг голодал, я не могла бы терпеть этого...» Что же делать? Она снова пойдет работать...

Перед глазами ее встала длинная пыльная дорога, чужие богатые дачи... злой барчук... сухие корки хлеба... Она пойдет одна, без шарманщика... Но где взять музыку? Надо какую-нибудь музыку.

«Конечно, играть можно и на гребешке, лишь бы обратить на себя внимание... Войти и заиграть...»

Динка встала и решительным шагом направилась в комнату. Мать издали смотрела на нее, потрясенная глубоким и серьезным выражением ее лица.

«Как мало знаем мы наших детей!» – с горечью думала она, и маленькое верное сердце Динки вызывало в ней гордость и умиление. Но через минуту это чувство остыло и перешло в грустное разочарование: из комнаты донеслись вдруг беспечные, режущие слух звуки. Динка сидела около пианино и, приложив к губам гребешок с папиросной бумажкой, забавлялась неприятной музыкой. На полу лежала куча нот с любимыми романсами Олега.

– Дина! – холодно сказала мать, останавливаясь в дверях. – Что это за глупая забава! Она режет уши! И зачем ты вытащила все эти ноты? Положи их сейчас же на место и ступай со своим гребешком в сад!

Весь вечер Динка все что-то напевала и, прижимая руки к груди, придавала своему лицу разные выражения. В конце концов это рассердило Алину, которой хотелось читать:

– Мама, скажи Дине! Что это за пение, на самом деле! Гудит, гудит над ухом – невозможно читать!

– Перестань, Дина! И иди уже спать! Десятый час! – строго прикрикнула Марина.

Динка пошла спать, спрятала под подушку свое рваное платье, посидела на кровати, поболтала ногой, припоминая вычитанные из нот фамилии композиторов. Из всех фамилий запоминалась всегда одна: Глинка.

«Опять Глинка!» – со вздохом подумала девочка и, забравшись под одеяло, нащупала завернутый в платье гребешок. Папиросная бумажка захрустела.

– «Вы просите песен, их нет у меня...» – прижимая под одеялом руку к сердцу, снова прорепетировала Динка.

– Перестань!.. Все уже легли спать, – недовольным шепотом остановила ее Мышка.

А мама открыла дверь и строго сказала:

– Опять поешь? Я накажу тебя, Дина!

Девочка притихла, но заснуть не могла. Трудный день работы, одной, без шарманщика, чужие дворы с собаками и злыми дворниками тревожили ее... Алина давно ушла к себе, Мышка уже спала, Катя и Марина тихонько разговаривали в своей комнате, а Динка никак не могла сомкнуть глаз...

И вдруг где-то хлопнула дверь.

– Костя? – спросила Марина. – Отчего так поздно?

– Дети спят? – спросил Костя.

Марина вошла в детскую, наклонилась над Мышкой, потом над Динкой. Динка дышала мерно и сонно.

– Спят, – прикрывая за собой дверь, сказала Марина. Динка мгновенно сползла с кровати и в одной рубашонке приникла к двери.

– Вторая партия уходит через три дня. Завтра надо передать вот это. (Он что-то дал Кате.) Запечешь в хлеб... Марина, вы отвезете. Как Никич?

– У него все готово. Он говорит, что гребет лучше, чем в молодости, – улыбнулась Марина.

– Ну, добро! Значит, все наготове. Близится решительный момент! – взволнованно сказал Костя и с размаху бросился в кресло. – Олегу я уже дал знать. Все товарищи в нетерпении. У вас нет стакана чая? Я чертовски голоден!

Катя побежала за чаем.

– Ну, Костя, – взволнованно сказала Марина, – что-то сейчас переживает Николай... А где его мать?

– Она уже у Олега. Заграничный паспорт и билеты тоже там...

Катя принесла чай, звякнула тарелкой. Костя, жадно прихлебывая чай, вдруг усмехнулся:

– А со Степаном странная история. Непостижимый случай...

Динка, ничего не понимавшая до сих пор из разговора взрослых, приникла к двери.

– Степан сидит, а кто-то работает за него. И кто – узнать невозможно. Но, видимо, находчивый товарищ... Объявились уже на двух заводах наши прокламации. И что интереснее всего – они вложены в бублики.

– В бублики? В обыкновенные бублики?

– Ну да! В том-то и дело! Сегодня мне передали, что в ремонтной мастерской арестованы двое рабочих с прокламациями и в полицию доставлен один такой бублик...

Динка от страха быть замеченной присела под дверью.