Анна уже знала очень многое из того, что понадобилось ей для планирования, у нее уже имелось почти все необходимое для налаживания «кружевного бизнеса», не хватало только толчка, чтобы собрать все воедино и заставить работать. Она еще намучается в раздумьях, поисках и ошибках, изведет себя и других, утверждаясь в статусе боярыни, но самое важное уже произошло: она стала управленцем в тот момент, когда сумела в своем воображении соединить людей и предметы, знания и умения, законы и обычаи – свести их в единую систему, работающую на нужный ей результат.

Ни о чем таком Анна, разумеется, и помыслить не могла, но повод для гордости у нее все же нашелся, и вполне законный. Арину искусству вязания кружева обучила мать, но больше никто в Дубравном об этом не знал – батюшка Игнат Григорьевич строго-настрого наказывал беречь секрет. Вязали мать с дочерью время от времени несколько изделий, отцов брат отвозил их в Туров и продавал с большой выгодой, и… все!

Анна, когда узнала об этом, просто поразилась! Казалось бы, два купца – отец и дядя Арины – могли бы… да нет, не могли, а просто обязаны были догадаться: накупить ниток, разместить в светлице несколько баб из семей работников или закупов (кто у них там был?), поставить над ними либо саму Арину, либо ее мать… озолотились бы! Так нет, даже и не подумали. И муж Арины – тоже туровский купец – даже и не задумался, а возможно, и не знал о редком умении жены, а если знал, так не обратил внимания…

Вот тут-то Анна с полным правом могла позволить себе, хоть и не вслух, сколь угодно едко позлословить по поводу мужской уверенности в своем умственном превосходстве над женщинами. Три! Три купца не догадались, а она – запросто! Имела право, хоть и не представляла, что торговля и производство – настолько разные умения, что для каждого нужен свой, особый склад ума.

Впрочем, она недолго гордилась и мысленно язвила, потому что представила себе, что могло произойти, если бы семья Арины действительно озолотилась на торговле кружевом: тати пришли бы к ним гораздо раньше! Непременно пошли бы по округе слухи о том, что у Игната из Дубравного денег куры не клюют – те же соседки постарались бы, и пришли бы оружные люди уже не просто постоялый двор пожечь, а Арину и ее умелиц похолопить, чтобы на них работали.

Вот тут-то желание насмехаться над мужами у Анны пропало начисто – это в Ратном они такие, что тати не только о нападении помыслить не могли, а даже и о появлении близ воинского поселения. И обоз с товаром можно хоть в Туров, хоть в сам Киев без опаски отправлять, ибо мужи ратнинские, да даже и мальчишки из Младшей стражи, татям, попадись они на дороге, такое устроят!

И снова мысль свернула на прежнее:

«Интересно-то как получается! Будто нарочно все заранее подготовлено: есть кому работать, кому охранять, куда сбывать – только и оставалось, чтобы Арина так захотела стать у нас своей, что раскрыла тайну мастерства, которую раньше хранила в секрете. И все друг за друга заплелось, как петли в том самом кружеве! А до того мастерство само по себе вроде и было, да толку с него… Как там Настена все время повторяет: «Снадобье в горшке на полке не лечит! Им пользоваться надо!» Выходит, умения, даже самого изощренного, мало – умельцу еще в благоприятные обстоятельства попасть надобно!»

Обстоятельства же… М-да, Анна и сама такого не ожидала! Ну подумаешь, сменили девицы при занятиях рукоделием вышивание на вязание! Вроде бы все знакомое, только вязальные крючки непривычно тонкие, ан нет! Перво-наперво пришлось прекратить чтение из Святого Писания. Пока девицы вязали кружево по разученному узору – еще ничего, а как только кому-нибудь из них приходил в голову собственный рисунок – все! Тут же начинались ахи и охи, толкотня и писк: «Покажи мне!» И это еще в лучшем случае! Чаще всего новый узор получался из-за какой-то ошибки, и вот тогда все дружно ломали головы, пытаясь разобраться, что очередная «мастерица» сделала не так, и упорно разучивали новинку.

А потом одно за другим пошли озарения. Сначала Софья (вот чей дар по-настоящему раскрылся!) притащила в пошивочную аспидную доску с мелком, на которой грамоте обучалась. Способнее, мол, новые узоры кружева выдумывать! Оказывается, Кузьма посоветовал! Ну а дальше уж Софья сама, без Кузьмы, такое измысливать принялась, что впору и Анне с Ариной на места учениц садиться, а Софьюшке наставницей быть.

– Неправильно мы все делаем! Негоже просто кружево вязать, надо заранее знать, для чего оно нужно! Вот если на платье его пристроить – здесь или же здесь, – ведь совсем же по-разному его вязать надо. Или вот почему Арина говорит, что узкое кружево беднее и проще широкого? Вовсе не так, все от места зависит! Берем совсем узенькую полоску и пришиваем изнутри на край головной повязки, чтобы самую чуточку выглядывало… вот, глядите! Красота!

Анна только руками разводила да раздумывала, как бы так извернуться, чтобы и замуж Софью удачно выдать, и старшей над кружевной мастерской оставить. И ведь приказом или силой тут ничего не добьешься – дар не принуждать надо, а взлелеивать.

Однако все это пришло позже, а вначале девки принялись старательно осваивать самые азы мастерства. Правду сказать, новое дело им настолько пришлось по душе, что старались они усерднее, чем на иных занятиях, понукать никого нужды не было, даже Млаву. Но девицы остаются девицами, таково уж их естество – как из Святого Писания читать, так либо мимо ушей пропускают, либо от рукоделия отвлекаются, а вот языками почесать да похихикать – всегда пожалуйста. А тут еще Верка упросила Анну разрешить ей тоже учиться кружевному рукоделию и клятвенно пообещала никому в Ратном секрета не раскрывать.

Верка прибегала в пошивочную, усаживалась рядом с Ариной или Анной, старательно подцепляла крючком тонкую нить и попутно развлекала разговорами девиц и наставницу – хоть и не девка давно, но трещать тоже горазда в любое время, и никакое рукоделие этому не мешало.

В один из дней девки очень уж разошлись – заметно более обычного: шушукались, переглядывались и то и дело прыскали в кулачки. Анна несколько раз прикрикивала, делала замечания, девицы умолкали на некоторое время, а потом все начиналось снова. Боярыня уже подумывала вывести их наружу да прогнать бегом несколько кругов вокруг казармы, но тут не выдержала Верка:

– Чего ржете-то? Уж поделились бы. Сами-то вон какие веселые! А нам с Анной Павловной тоже посмеяться хочется.

– Да это мы так… – захихикала Проська. – Смешинка попала, тетка Вера, не сердись, мы ж не нарочно…

Остальные согласно закивали, однако физиономии у всех так и светились лукавством. Чувствовалось, что не просто так они резвятся.

– Так это они Павку Клюкву сейчас дразнили, – немедленно выдала старших Елька, которая, как и весь младший девичий десяток, по малолетству не принимала участия в памятном уроке в лекарской избе, а потому не понимала истинной подоплеки происходящего. Да оно ее и не волновало.

А Павка Клюква и впрямь хлебнул лиха. С его нравом стать всеобщим посмешищем ох как тяжко – даже не самолюбив, а самовлюблен. С тем большим удовольствием его сейчас при каждом удобном случае изводили и девицы, и отроки: в казарме парня вконец затравили бы насмешками, кабы не угроза Юльки, что каждый, кто отличится на этом поприще, и сам попадет к девкам на обучение.