– Да, сэр, – ответил Майкл.

– Вот и хорошо, – быстро проговорил Колклаф, – куда он уехал?

– Я не знаю, сэр.

Кончик носа Колклафа опять задергался. Он нервно зевнул:

– Послушайте, Уайтэкр, – сказал он, – надо отбросить ложное чувство товарищества в отношении такого человека, как Аккерман. Все равно он в нашей роте пришелся не ко двору. Как солдат, он никуда не годился, ни у кого в роте не пользовался доверием и с начала до конца был постоянным источником неприятностей. Надо быть безумцем, чтобы ради такого человека идти на риск пожизненного тюремного заключения. Мне бы не хотелось, чтобы вы, Уайтэкр, сделали такую глупость. Вы интеллигентный человек, Уайтэкр, до армии вы преуспевали в жизни и со временем можете стать хорошим солдатом. Я хочу помочь вам… А теперь… – и он победоносно улыбнулся, – где рядовой Аккерман?

– Извините, сэр, – ответил Майкл, – но я не знаю.

Колклаф поднялся.

– Ну хорошо, – тихо сказал он, – уходите отсюда, вы, покровитель евреев.

– Слушаюсь, сэр, благодарю вас, сэр. – Майкл отдал честь и вышел.

У входа в столовую Майкла ожидал Брейлсфорд. Прислонясь к стене, он ковырял в зубах и сплевывал. После памятной драки с Ноем он еще больше растолстел, но в его чертах появилось выражение затаенной обиды, а в голосе стали звучать жалобные нотки. Выходя из столовой, отяжелевший после сытного обеда, состоявшего из свиных отбивных котлет с картофелем и макаронами и пирога с персиками, Майкл заметил, что Брейлсфорд машет ему рукой. Майкл хотел было сделать вид, что не заметил ротного писаря, но тот поспешил вслед за ним, крича: «Уайтэкр, подожди минуточку». Майкл повернулся и посмотрел ему в лицо.

– Привет, Уайтэкр, – сказал Брейлсфорд, – а я тебя искал.

– В чем дело? – спросил Майкл.

Брейлсфорд беспокойно огляделся вокруг. Разомлевшие от обильной пищи солдаты медленным потоком выходили из столовой и проходили мимо них.

– Здесь неудобно, – сказал он, – давай пройдемся немного.

– Мне еще надо кое-что сделать перед парадом… – возразил было Майкл.

– Это займет не больше минуты. – Брейлсфорд многозначительно подмигнул: – Я думаю, тебе будет интересно послушать.

Майкл пожал плечами.

– Ладно, – согласился он и пошел рядом с писарем по направлению к плацу.

– Эта рота, – начал Брейлсфорд, – мне осточертела. Сейчас я добиваюсь перевода. В штабе полка есть один сержант, которого должны уволить по болезни, у него артрит, и я уже говорил кое с кем. Как подумаю об этой роте, меня просто бросает в дрожь…

Майкл вздохнул: ведь он собирался эти драгоценные двадцать минут послеобеденного отдыха полежать на койке.

– Послушай-ка, – прервал Майкл, – к чему ты клонишь?

– После того боя, – продолжал Брейлсфорд, – эти мерзавцы не дают мне прохода. Знаешь, ведь я не хотел подписываться на том листке. Но они уверяли меня, что это только шутка, что он ни за что не станет драться с десятью самыми крупными парнями в роте. Я ничего не имел против этого еврея. Я не хотел драться. Да я и не умею. Каждый мальчишка в нашем городе, бывало, побивал меня, хотя я был большого роста. Какого черта, разве это преступление, если не любишь драться?

– Нет.

– К тому же я не могу долго сопротивляться. Когда мне было четырнадцать лет, я болел воспалением легких и с тех пор быстро устаю. Врач меня даже освобождает от походов. А попробуй скажи такое этому подлецу Рикетту или еще кому-нибудь из них, – с горечью добавил он. – С тех пор как Аккерман нокаутировал меня, они обращаются со мной так, словно я продал немецкой армии военные секреты. Я держался сколько мог, ведь правда? Я стоял, а он бил и бил меня, но я долго не падал, разве это не правда?

– Правда, – согласился Майкл.

– Этот Аккерман прямо бешеный, – продолжал Брейлсфорд, – хоть маленький, а до чего злой. Не люблю связываться с такими людьми. В конце концов, он же разбил нос в кровь даже Доннелли, правда? А ведь Доннелли дрался в «Золотой перчатке». Чего же, черт побери, можно ожидать от меня?

– Ладно, – сказал Майкл, – все это я знаю. Что еще ты хотел сказать?

– Мне все равно житья не будет в этой роте. – Брейлсфорд отбросил зубочистку и печально уставился на пыльный плац. – А сказать я хотел то, что и тебе житья здесь не будет.

Майкл остановился и резко спросил:

– Что такое?

– Только ты да тот еврей обошлись тогда со мной как с человеком, – сказал Брейлсфорд, – и я хочу помочь тебе. Я хотел бы помочь и ему, если бы мог, честное слово…

– Ты что-нибудь слышал? – спросил Майкл.

– Да, – ответил Брейлсфорд. – Его поймали прошлой ночью на острове Губернатора в Нью-Йорке. Запомни, что никто об этом не должен знать – это секрет. Но я-то знаю, потому что все время сижу в ротной канцелярии…

– Я никому не скажу. – Майкл сокрушенно покачал головой, представив себе Ноя в руках военной полиции, одетого в синюю рабочую форму с большой белой буквой Р[52], нанесенной по трафарету на спине, и шагающего впереди вооруженной охраны. – Как он себя чувствует?

– Не знаю, ничего не говорят. Колклаф дал нам на радостях по глотку виски «Три перышка». Вот все, что я знаю. Но я не об этом-хотел тебе сказать. Дело касается самого тебя. – Брейлсфорд сделал паузу, явно предвкушая эффект, который он сейчас произведет. – Твое заявление о зачислении в офицерскую школу, – произнес он, – то, что ты давно подавал…

– Ну? Что с ним?

– Оно вчера пришло обратно. Отказано.

– Отказано? – тупо переспросил Майкл. – Но я прошел комиссию, и я…

– Оно вернулось из Вашингтона с отказом. Двое других ребят из нашей роты приняты, а ты нет. ФБР сказало «нет».

– ФБР? – Майкл пристально посмотрел на Брейлсфорда, подозревая, что это хитро задуманная шутка, что его разыгрывают. – Причем же здесь ФБР?

– Оно проверяет всех, и тебя проверили. Они говорят, ты не годишься в офицеры: нелоялен.

– Ты меня разыгрываешь?

– На кой черт мне тебя разыгрывать? – обиделся Брейлсфорд. – Хватит с меня шуток. ФБР говорит, что ты нелоялен, вот и все.

– Нелоялен. – Майкл в раздумье покачал головой. – В чем же это выражается?

– Ты красный, – сказал Брейлсфорд, – они нашли это в твоем личном деле, «в досье», как говорят в ФБР. Тебе нельзя доверять сведения, которые могут быть полезны для врага.

Майкл рассеянно смотрел на плац. На пыльных островках травы лежали солдаты, двое лениво перебрасывались бейсбольным мячом. Над опаленной рыжей землей и увядшей зеленью под легким ветерком трепетал на мачте звездный флаг. А где-то в Вашингтоне сидел за столом человек, который в то время, возможно, смотрел на такой же точно флаг на стене своего кабинета, и этот человек спокойно и безжалостно записал в его личное дело: «Нелоялен. Связан с коммунистами. Не может быть рекомендован».