– Так, ну… Думаю… – промямлил я, потрясенный до глубины души. – А вы не сомневаетесь в мистере Клингере?

– Нисколько, сэр. Мистер Клингер за последнее время очень изменился.

– Что ж, как говорится, в добрый час. Когда состоится церемония бракосочетания?

– Хотелось бы как можно скорее. Ведь неизвестно, сколько нам осталось жить.

– Сегодня вечером? Завтра?

– Сегодня вечером, сэр. – Она снова покраснела. – Спасибо.

После церемонии бракосочетания я предался размышлениям. Ну не ирония ли судьбы? Елена Бартель лет на десять старше Клингера.

Жених – плут и распутник, а невеста, по ее собственному признанию, – девственница. Жених – бунтовщик, невеста – поборница нравственности и приличий. Отличная парочка! Ничего не скажешь.

Что ж, дай Бог им счастья. Большего, чем выпало на долю мне и Аманде.

Всю ночь до самого утра я ворочался с боку на бок. Впервые после смерти Аманды мне захотелось женской ласки.

Прошел месяц с тех пор, как мы угодили в чрево чудовища. Из последних сил мы старались поддерживать корабль в работоспособном состоянии, ухаживали за «огородом». Грегор Аттани, который по-прежнему жил в гардемаринской каюте, с готовностью выполнял любое мое поручение. Вопреки традиции – ведь Грегор был кадетом – мы с ним подолгу беседовали. От меня не ускользнуло, что отношения его с Крисом наладились. Крис совсем пал духом и нуждался в поддержке.

Касавополус почти не выходил из машинного отделения. Уж не сделал ли он себе новый самогонный аппарат? Но я предпочитал не вмешиваться и не донимал его проверками. Как-то раз мы с Керреном сыграли партию в шахматы, и мне так понравилось, что теперь мы делали это дважды в день – утром и вечером. Хотя Керрен играл слабее Дарлы и Дэнни. Однажды нам помешал своим появлением Грегор, но я накричал на него, и в те часы, когда мы играли, он больше на мостик не приходил.

Однажды, это был уже тридцать пятый день нашего пребывания в рыбине, Касавополус передал мне просьбу Эдди Босса поговорить со мной. Я пригласил Эдди в офицерскую столовую, где обстановка более непринужденная, чем на мостике, чтобы побеседовать с ним за чашечкой кофе. Слава Богу, этого напитка и воды хватало, и я часто заглушал им голод.

Эдди молчал, глядя в пол и барабаня пальцами по столу, никак не решаясь заговорить. Я долго ждал, потом наконец решил заговорить на его жаргоне, немилосердно коверкая слова:

– Почему Эдди боится говорить командиру? Такой большой и такой трус!

– Вы не ссыльный, сэр, не чернь.

– Почему бы мне не научиться говорить по-вашему? Улыбка сбежала с его губ.

– Не надо, сэр, – сказал он серьезно. – Все помрем, вот что я хотел говорить. Помрем. Я ждал, что еще он скажет.

– Не надо смеяться над Эдди, командир, – продолжил он медленно, с трудом. – Не надо. Я знаю, теперь все равно. Вы учили меня читать. Понимаете… Можете учить меня вести хорошо, хорошо говорить? Как другие. Можете?

– На кого бы вы хотели походить, мистер Босс?

– Не на этих Верхних! Не на мистера Таера, не на Криса Дакко. Может быть… – Он покраснел, потупился. – На вас. Я знаю, это уже неважно. Ведь все помрем. Но перед смертью… – Он так и не нашел нужных слов и умолк, оробев.

Откуда-то из глубины памяти всплыла картина: комната отдыха на «Порции», Эдди Босс, склонившись над столом, старательно выводит буквы под диктовку Аманды.

– Ладно, – сказал я. – Два часа занятий утром с Уолтером Дакко, два часа после полудня со мной.

Он с благоговением взглянул на меня и несколько раз судорожно сглотнул, прежде чем смог прошептать:

– Спасибо.

Уолтер Дакко с готовностью согласился обучать Эдди, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся.

– Его надо учить не только правильной речи, но и всему остальному, манерам, походке. Ведь шаркает, как старик, – заметил Уолтер Дакко.

– Он прямо-таки жаждет учиться.

– Лучше бы оставался хорошим беспризорником, чем пытаться стать тем, кем вряд ли когда-нибудь станет.

– Парня надо учить, мистер Дакко, – спокойно сказал я, пропустив его резкое замечание мимо ушей.

– Разумеется, сэр, – криво усмехнулся Дакко. – Чем труднее задача, тем интереснее ее решать. Возможно, мне удастся воспитать его лучше, чем Криса.

– Возможно. Кстати, как поживает Крис?

– Мы… как бы это сказать… помирились.

На том наша беседа закончилась.

Касавополус выключил перегревшуюся систему регенерации и принялся ее ремонтировать. Полдня мы дышали консервированным воздухом. Но даже после ремонта система регенерации не могла очищать воздух как следует – он становился все хуже и хуже, но никто этого не замечал, поскольку процесс протекал достаточно медленно. Расчеты свидетельствовали, что мы раньше умрем от голода, чем от недостатка чистого воздуха.

Но мы старались не думать об этом и не падали духом.

Однажды во время ужина завыли сирены тревоги. Когда я примчался на мостик, Керрен доложил:

– В шлюпочном отделении резко упало давление. Дверь, ведущая в трюм, сломана.

Я выключил тревогу. Теперь от переваренной части корабля нас отделяло только шлюпочное отделение.

Шел сороковой день нашего заточения в рыбине. Ждать оставалось недолго.

В тот день исхудалый, изможденный Грегор Аттани, который всегда был рад беседам со мной, осмелился заговорить первым.

– Сэр, как вы считаете… – Он осекся, потом выпалил: – Могу я стать гардемарином до того, как… до того… – Он не договорил, не хватило духу.

– Как вы считаете, мистер Аттани, нужны мне теперь гардемарины? – мягко спросил я.

– Не нужны, сэр. Простите.

Проклятие! Какой же я идиот! Надо же такое ляпнуть!

– Вы хотите получить звание? Или заслужить его? – спросил я.

– Заслужить, – без колебаний ответил Грегор.

– Филип… Мистер Таер обучал вас навигации?

– Так точно, сэр. Теперь я штудирую ее по учебникам.

– Ваше поведение весьма похвально, мистер Аттани. Рад, что вы доросли до офицерского звания. Продолжайте изучать навигацию. В меру своих сил попробую вам помочь, хотя, признаться, в навигации я не силен. Керрен будет давать вам задачи для упражнений. По два часа в день изучайте с главным инженером сверхсветовой двигатель. До завершения учебы освобождаю вас от всех обязанностей.

– Спасибо, сэр. – Отдав честь не хуже выпускника Академии, он повернулся кругом и вышел строевым шагом.

Я сделал для него все, что мог. Пусть эта маленькая радость облегчит его страдания. Утвердит ли его в звании Адмиралтейство – меня не беспокоило. Ведь до Адмиралтейства мы не доберемся.