и до прямой антисоветчины, был обнаружен в стихах М. Цветаевой, Н. Заболоцкого, С. Кирсанова, в рассказе Ю. Нагибина и статье А. Крона, но в особенности в «Рычагах» А. Яшина, и в голосе критика звучал такой прокурорский металл, что Вс. Иванов тут же в знак протеста заявил о выходе из редколлегии кочетовской «Литературной газеты»[1074], а К. Паустовский 14 марта в письме Э. Казакевичу отозвался и вовсе уничижительно: «Читал ублюдочную статью Е. Ну их всех к чертовой матери! Надо делать свое дело»[1075].

Делать дело было, впрочем, уже поздно. С писательским фрондерством покончили надолго, подготовленный к печати третий выпуск «Литературной Москвы» в свет так никогда и не вышел, а В. Дудинцева, чей роман «Не хлебом единым» тот же Е. приплюсовал к злокозненному альманаху, на десятилетия выбросили из литературы. Так что, признаем, с ответственным заданием этот, как сказали бы Н. Грибачев и Н. Хрущев, «автоматчик партии» справился вполне успешно.

Чтобы, спустя почти десятилетие, вновь выйти в публичное пространство, статьей «Перевертыши» в «Известиях» (13 января 1966) открыв широкомасштабную травлю уже арестованных и ждущих суда А. Синявского и Ю. Даниэля. И статья эта по своему палаческому тону была такова, что, — как записала в дневник Р. Орлова, — «даже те, кому по тем или иным причинам были неприятны Синявский и Даниэль, после статей Еремина превратились в их защитников»[1076], и даже А. Твардовский в «Рабочих тетрадях» окрестил Е. «дураком и мерзавцем»[1077].

Больше таких ответственных заданий в жизни Е. уже не было. Хотя и прожил он еще более четверти века, и книг наиздавал уйму, и даже собрания сочинений на старости лет сподобился.

Но кто, спрашивается, эти книги читал и кто теперь их помнит?

Соч.: Собр. соч.: В 4 т. М.: Худож. лит., 1984–1986.

Ермилов Владимир Владимирович (1904–1965)

Хуже репутации, чем у Е., не было, пожалуй, ни у кого в советской литературе. В. Маяковский внес его имя в свою предсмертную записку — мол, «надо бы доругаться». А. Фадеев публично сравнил со скорпионом, который кусает даже тех, кто хочет его спасти. А «студенты Лит. института, — как вспоминают, — написали на заборе его дачи, где красовалась надпись: „Осторожно, здесь злая собака“, между словами „злая“ и „собака“ — еще слово — „беспринципная“, „злая и беспринципная“»[1078].

Такую славу — «прохвост»[1079] и «грязный кондотьери»[1080] (Ю. Оксман), «гнусный, подлый человек»[1081], «один из самых дурных людей, которых я встречал где бы то ни было» (В. Астафьев)[1082], «среди преступников, которые десятилетиями отравляли духовную жизнь страны, он по праву занимает одно из первых мест» (В. Каверин)[1083], — можно было заслужить только смолоду. И он действительно из молодых да ранних. Уже в 16-летнем возрасте Е. (вместе с Л. Авербахом) редактировал газету «Юношеская правда», в двадцать два года стал ответственным редактором журнала «Молодая гвардия», в двадцать четыре — одним из секретарей РАППа, в двадцать восемь — главным редактором респектабельной «Красной нови». «В общем, — говорит З. Паперный, — всходил как на дрожжах, вгоняя других в дрожь»[1084].

И писал Е. с самого начала очень лихо, конечно. За дебютной книгой «Против мещанства и упадочничества» (1927) последовала еще одна, на этот раз «Против меньшевизма в литературной критике» (1931). И статьи, почти все, тоже у него были непременно против — против Н. Заболоцкого, Б. Пильняка, В. Шкловского, М. Булгакова, В. Гроссмана, А. Твардовского, Б. Пастернака. С особым же остервенением — и не по команде, вот что важно, а по собственной инициативе[1085] — Е. кидался почему-то на А. Платонова[1086].

Ну да, в 1920–1940-е годы таких удальцов хватало. Но мало кто так твердо руководствовался правилом: «В полемике нельзя прикладывать оппонента наполовину — надо бить так, чтобы он уже не поднялся»[1087]. И мало кто из столь же неистовых ревнителей — его друзей-соперников по РАППу — уцелел в жерновах Большого террора. Тогда как Е. судьба миловала: лишившись 5 августа 1938 года руководящего поста в «Красной нови»[1088], он спланировал в ИМЛИ, где защитил кандидатскую диссертацию о М. Горьком и написал монографию об А. Малышкине (1940), годы войны провел во Всесоюзном радиокомитете на не очень видной, но все же номенклатурной должности главного редактора литературного вещания. С тем чтобы в 1946-м, когда политика партии по отношению к писателям вновь стала репрессивной, возглавить уже и «Литературную газету».

И эта непотопляемость вызывала понятные вопросы. «Почти откровенно в те годы работал в органах Ермилов. Все это знали», — говорит в своем дневнике А. Гладков[1089], и другие мемуаристы тоже вспоминают, как они, едва завидев Е., переводили разговор исключительно на безопасные темы. Был ли он действительно (в точном смысле этого слова) сексотом ОГПУ — НКВД — МГБ, пока не доказано. Но известно, что прямыми политическими обвинениями и призывами к расправе над литераторами пестрят не только статьи Е., но и вынутые сейчас из архивов его, — как он изящно выражался, — «документики»[1090], то есть приватные письма в директивные органы, лично товарищам Сталину и Жданову. И известно, что, например, студент Литинститута А. Белинков восемь лет лагерей за роман «Черновик чувств» получил в 1944 году на основании экспертизы, по заданию следствия проведенной именно Е.[1091]

Оказавшись главным редактором «Литературной газеты» в самые позорные ее годы, Е., похоже, почувствовал себя бесконтрольным распорядителем писательских судеб и… не по чину, должно быть, зарвался, вступив в конфликт с А. Фадеевым, К. Симоновым, Ф. Панферовым, едва ли не всеми другими тогдашними литературными генералами. Схватка была проиграна, из газеты в 1950 году Е. убрали, так что он, в том же, впрочем, году получив Сталинскую премию второй степени за книгу о Чехове, теперь, и уже до конца жизни, вынужден был сосредоточиться на академической работе в Институте мировой литературы.

Из действующего резерва, однако, не выпал: в декабре 1954 года Е. намеревались назначить главным редактором планировавшегося к изданию журнала «Вопросы теории и истории литературы»[1092], а в 1963-м даже сменить им А. Твардовского в «Новом мире»[1093]. И с этими обязанностями он наверняка бы справился. Пороха в пороховницах еще хватало, и, во всяком случае, ему в 1962 году было поручено открыть массированную кампанию против И. Эренбурга[1094].

Но, видимо, прав А. Макаров, и действительно «минула пора таких вот направителей духовной жизни…»[1095]. Так что в течение последних 15 лет Е., оставаясь сановником и в литературоведении, писал по преимуществу установочные доклады, статьи и книги о Пушкине, Гоголе, Толстом, Достоевском, Чехове — вполне, как принято считать, пустые, но важные, так как по ним современники могли судить, кому из классиков и