Вирджиния Клэри взглянула на свои крохотные часики.

— Они еще смогут успеть к одиннадцатичасовому выпуску новостей, — сказала она.

— Это твой единственный комментарий? — спросил Палмер.

Она растерялась.

— Я… я не имела в виду…

— Правильно. — Он повернул ее за плечи и направил обратно в холл «Уолдорф». — Давай возвращайся наверх к своему приятелю Кинкейду. Представляю, что он будет рассказывать о происшедшем некоторым своим коллегам.

— Послушай, я…

— Теперь я понимаю, что ты хотела сказать об этом безлюдном холле. Они использовали выход на Лексингтон-авеню. Никто не хотел быть замешанным.

Палмер остановился посреди холла и огляделся.

— Я-то верил, что не составляет особого труда собрать толпу на Манхэттене. Но это ложь, верно? В ту же секунду, как происходит что-то насильственное, эта публика смывается. Никто не хочет стать свидетелем. Никто не хочет ничего знать.

Он подвел ее к лифту и сказал оператору:

— Доставьте эту леди обратно на «Крышу под звездным небом».

Джинни смотрела на него с выражением недоумения, смешанного с гневом, двери захлопнулись.

Палмер снова двинулся к выходу на Парк-авеню, но остановился, заслышав взрыв аплодисментов в «Серт-рум». Оратор едва успел закончить, как джентльмены в вечерних костюмах стали направляться в раздевалку за своими пальто.

— Вудс, — окликнул его моложавый мужчина с длинными волосами. На нем была белая рубашка со стоячим воротничком. Палмер застыл, не веря своим глазам. Он был уверен, что видел этого человека на другом приеме, но счастливо избежал встречи с ним.

— Суперречь, верно? — сказал банкир-инвестор.

— Разве вы не были наверху?

Мужчина сделал рукой неопределенный жест.

— Все время в движении. Не следует представлять из себя сидячую мишень. Там снаружи, кажется, была небольшая заварушка?

Его фальшивый британский акцент — он входит в группу инвесторов в Англии, но все знали, что он родился и получил образование в Милуоки, — в сочетании с длинными волосами и стоячим воротничком вызвали у Палмера такое же отвращение, как все, с чем он сталкивался в этот вечер.

Он вглядывался в покрасневшее лицо этого человека, тот начал оправдываться, но Палмер опередил его.

— Те, кто там собрался, были избиты, потому что протестовали против таких ублюдков, как вы, Арчи, — дружелюбно сказал он банкиру-инвестору. — Двое из них убиты. Гражданский и полицейский. Так что там за треп, старина?

Банкир остолбенел, потом пробормотал что-то вроде «плохая шутка», повернулся на каблуках и кинулся в раздевалку, где уже образовалась двойная очередь из почетных гостей. Палмер стоял в стороне, возле дверей на Парк-авеню, и смотрел, как они покидают отель через черный выход. Видимо, весть о происшедшем уже распространилась.

Спустя некоторое время он снова вышел наружу. Ночной воздух стал совсем прохладным. Палмер видел, как два санитара уложили мертвого старика на носилки и погрузили их в «скорую помощь». Полицейский, сидевший на обочине, теперь находился в обществе негритянского подростка лет пятнадцати, которого рвало на собственные ботинки. Полицейский поднял голову, и на лице его появилось выражение крайнего отвращения.

— Я застрелил из-за тебя своего приятеля, парень. — Полицейский с ненавистью взглянул на подростка, но, не получив ответа, снова опустился на обочину и уставился на асфальт перед собой. — Застрелил насмерть, — бормотал он.

— Ему сейчас скверно, — послышался голос за спиной Палмера. Он обернулся и увидел толстяка Малви. — Знаете, — продолжал Малви, — таких случаев бывает несколько каждый год. Полицейские случайно убивают друг друга при облавах, в перестрелках, во время демонстраций. Это случается. Человек, который совершает такой выстрел, обычно уходит из полиции на год или около того.

Палмер снова уловил легкий кисловатый запах.

— Слезоточивый газ?

— Какая-то новая дрянь, — сморщился Малви. — Многоцелевой газ, используемый при беспорядках. А эти идиоты выпустили его до того, как убрали отсюда собственных людей. Роскошно спланировано.

— Было много народа?

— Я с этими пикетчиками вот уже восемь лет, — сказал Малви. — Это моя работа. Я не питаю ненависти к беднягам. Им можно посочувствовать. Им не нравится то, что у них есть, и они не знают, как получить то, чего хотят. Такие вот времена, — продолжал толстяк-детектив. — В былые дни, когда человек ненавидел государство, он собирал свое барахло и перебирался куда-нибудь еще. Господи, так было во всем мире. А теперь, скажите мне, куда податься этим несчастным? Всюду кишмя кишит и везде — крепкий кулак государства. Им надо привыкнуть к этому. Им некому выплеснуть то, что у них на душе.

Палмер принюхался. Кислый запах почти исчез, или же, быть может, он уже привык к нему. Он пошел к югу, в сторону Сорок девятой улицы, но потом вспомнил, что его пальто осталось наверху, в раздевалке на «Крыше под звездным небом». Когда он вернулся, то столкнулся с Вирджинией Клэри.

— Ох!

— Извини!

— Я надеялась, что ты еще не удрал, — сказала она.

— Имел беседу с твоим приятелем Малви, он просветил меня. Прости, что я вспылил. Как твое свидание?

— Я сказала ему, что должна поговорить с тобой. Он все понимает.

Палмер почувствовал, что приходит в смятение.

— Господи, что понимает?

— Понимает, что мы добрые друзья и что мы давно не видели друг друга.

— Должен сказать, он ужасно любезный жених.

— Вудс, ты спешишь с определениями. Мы не помолвлены.

— Значит, любовник.

— Да, — согласилась она. — Любовник. Ты заставляешь меня сожалеть о том, что я снова спустилась к тебе.

— Почему ты это сделала?

— Я подумала, что тебе нужна помощь. — В ее темных глазах появилось какое-то новое выражение. — Мне пора бы запомнить, что ты не нуждаешься в помощи. Или не сознаешься в этом.

Какое-то мгновение Палмер вглядывался в ее лицо. Он начал было говорить, что это как раз она отказывает ему в помощи, ибо утверждает, что они настроены на разные волны. Он хотел сказать ей, что ее слова о том, что репортеры телевидения могут поспеть к одиннадцатичасовому выпуску новостей, разозлили его своей бессердечностью. Но вместо этого он просто улыбнулся и взял ее под руку. Они подошли к углу Сорок девятой улицы.

— А как же твое пальто?

Палмер пожал плечами.

— Куда тебя отвезти?

— Ко мне домой.

Шон и Оги сидели на одном из обитых малиновой кожей угловых диванов в глубине кафе вместе с приятелем из Бостона, оптовиком женской одежды одного из самых дорогих тамошних универсальных магазинов. К ним присоединился примерно в половине одиннадцатого другой приятель, закупщик из большого специализированного магазина в Вашингтоне.