— Здравствуйте.

Старушка протягивает билеты. Взгляд Людочки привычно скользит по бумаге.

— Третье купе.

Людочка возвращает билеты, помогает им подняться. В это время подошел следующий пассажир: пожилой мужчина в тщательно отутюженных брюках, острые стрелки которых, казалось, давно должны были превратить полы пальто в бахрому.

— У вас шестое купе, — говорит Людочка.

Идут сразу четверо. Огромные спортивные сумки в руках. Уверенные, сильные, наглые физиономии, на которых навсегда запечатлелось собственное превосходство над кем угодно и вызов любому, кто посмеет с этим не согласиться. Сейчас таких много развелось, но Людочка их не боится: она умеет со всеми находить общий язык. Хотя проблемы с ними могут быть…

Один из новых пассажиров громко разговаривает по телефону, не обращая внимание на окружающих и не фильтруя свой обычный словарный запас:

— Умный, б…дь, где вы застряли?.. Ну так и что? Шевелите педалями! Вы все на четыре места не влезете, еще поменяться надо… Да ясно, что никуда не денутся, но надо загодя! И помочь бы надо, а то мы на своем горбу все таскаем. Это ты уже не умный, а хитрожопый! Гребите скорее!

Он прячет телефон в карман, что-то говорит негромко остальным. Те ржут.

— О, здрасьти!

Подают билеты, разглядывают Людочку. У нее смазливое лицо того замечательного типа, глядя на которое никогда не испытываешь сомнений насчет того, можно или нельзя, удобно или не удобно. Конечно, можно, конечно, удобно. Парни улыбаются, они довольны.

— Заходите в гости, девушка, у нас будет весело.

— Это вам весело, а я на работе, — Людочка кокетливо надувает губы.

— А мы отгул выпишем!.. С сохранением зарплаты!

Сумки тяжеленные, видно, как парни напрягаются, бережно втаскивая их по ступенькам. Людочка не сомневается, что там коньяки, балыки, банки с черной икрой, вяленые донские рыбцы, огромные цимлянские чебаки, баллоны с душистым подсолнечным маслом, аппетитными соленьями и другие деликатесы тиходонской земли, которые так любят московские начальники. Видно, бизнесмены едут решать важный вопрос в столице, а это смазка, которая поможет сдвинуть его с места. Ох, будут гудеть ночью эти ребята, как бы драку не затеяли да стекла не побили… Надо предупредить Женю, чтоб подстраховал в случае чего… Хотя коллегу из восемнадцатого порядок в составе интересует куда меньше, чем то, что у нее под юбкой…

Пассажиры подходят и подходят. Первое купе, восьмое, седьмое. Женщина в возрасте возмущается, что ей досталось место с мужчиной. Это с тем, в наглаженных брюках. Людочка объясняет, что проводник не занимается продажей билетов, к тому же, если их рассадить по разным купе, то два места пропадут, а ехать всем надо.

— Если бы вам не продали билет вообще, вы бы радовались? Вот видите! Да если и проедете с мужчиной, то что страшного? Раньше все так ездили! А по мне, так и веселей!

Она подмигивает с улыбкой, но женщина остается хмурой.

— Если хотите, можете отказаться от поездки и пожаловаться на кассира. Или подайте жалобу начальнику поезда…

Появились еще двое со спортивными сумками, запыхались. Плечи — во, ручищи такие, что можно кирпич спрятать, не заметишь. У одного билет на имя Таризова Гайка Арменовича, а рожа курносая, рязанская. «Каких сейчас только армян да грузин не наплодилось, — думает Людочка. — И рыжие есть даже, и синеглазые, а все потому, что „черные“ пихают наших баб направо и налево. Вот только кровь русская все-таки сильнее ихней, потому и появляются на свет такие „Гайки Арменовичи…“»

Степенно подошли четверо серьезных мужчин с военной выправкой. И опять тяжелые сумки. И в пакетах что-то громоздкое, вроде мотоциклетных шлемов… Спортсмены, что ли? Так те обычно молодые… Может, тренеры?

А вот какие-то вертлявые, с противными рожами, матерятся, плюются. Уроды! Куда они все едут? Что за день такой?

Почти все пассажиры прибыли. Остались два места в последнем купе. Из вагона вышел покурить один из бизнесменов, которые донские дары везут в столицу. Вышел без шапки, голова у него бритая под ноль, вся в шрамах каких-то. Стоит, дымит, поглядывает на Людочку, улыбается. Подошел ближе, достал из куртки плоскую бутылочку водки, крышку свинтил, протягивает:

— Потянешь, красавица?

Людочка фыркнула, отвернулась: еще чего, больно надо.

— Как хочешь.

Парень пожал плечами, сам приложился к горлышку, всосал чуть не треть бутылки. Словно почуяв манящий запах, зигзагами к нему подрулил пьяненький мужичок в ушанке, которая каким-то чудом еще держалась на его голове.

Он встал напротив парня на широко расставленных ногах, качнулся и прожужжал:

— Муж-ж… Щю-щю…

Что означало, скорее всего: мужик, дай чуть-чуть. На всякий случай он продублировал свою речь жестом, сведя вместе дрожащие большой и указательный пальцы. Парень не обратил на его усилия ни малейшего внимания, завинтил крышку, сунул бутылочку во внутренний карман, развернулся и пошел в вагон. Мужичок в шинели устремился за ним, успел схватить за штанину, когда парень уже поднялся на ступеньки. Пассажир оглянулся и несильно, с ленцой, лягнул, угодив — случайно или неслучайно — ботинком прямо в лицо. Взмахнув руками, пьянчужка молча рухнул на перрон.

Людочка отвернулась. С противоположной стороны к вагону приближались двое мужчин в черных брюках, черных коротких куртках и черных вязаных шапочках. На плечах, придерживая руками, они несли длинные яркие сумки на ремнях. Другого багажа Людочка у них не заметила. На вид мужики как мужики, ничего особенного, вот только ей почему-то дико захотелось, чтобы они прошли мимо, в какой-нибудь другой вагон, не в 19-й, а еще лучше — вообще ушли подальше от вокзала.

Но они остановились рядом, поставили сумки. Один молча протянул билеты — рука вся синяя от наколок.

— Десятое купе, — произнесла Людочка не своим голосом. Прокашлялась.

Когда они уже зашли в тамбур, один негромко спросил другого:

— А Шнур в каком вагоне? Надо его к нам подтащить…

Второй что-то ответил, Людочка не расслышала. Семафор на ветке загорелся зеленым, и она, вскочив на площадку, привычно пропела:

— Провожающих просим покинуть ваго-он!

Когда через пять минут поезд тронулся, она стояла у открытой настежь двери, разглядывая уплывающее в сторону здание вокзала с гигантскими буквами «Тиходонск-Главный» на крыше, засыпанные снегом киоски и рекламные тумбы, бегущих следом за вагоном, стоящих, идущих, машущих руками, плачущих, смеющихся или просто глядящих перед собой без всякого выражения людей. И тут Людочку словно током ударило, сердце заколотилось часто-часто: почему-то вспомнилась песня, что пел Розенбаум: «Посмотри на это солнце, посмотри на это небо, ты видишь это все в последний раз…»

В душе противно защемило, даже захотелось заплакать. Ерунда какая-то! Надо немного выпить и расслабиться…