стало жаль его, я быстро соскочил с подводы и побежал в школу – я видел, где его вчера положили. Подбегаю к стене, прямо к нему. Он лежит бледный, впавшие глаза больше потемнели. Не веря собственным глазам, я наклонился ближе и понял, что он был мертвый. Я встал, выпрямился. Какой-то клубок подкатился к горлу. Слезы невольно закапали из глаз. У меня не хватило силы воли сдержать их, так же как вчера я не мог подавить дрожь, находясь под пулями. Какие нити связали меня с ним? Но мне его было жаль чистосердечно. Постояв над ним минуты две, я быстро повернулся и вышел из школы. Моим спутникам я ничего не сказал, но по лицу моему они видели, что со мною творится. Моя печаль передалась и им, они опустили головы. К нам посадили еще двух раненых, и мы поехали от школы.

Переехав железную дорогу, направились по направлению станицы Раздольной. А впереди, за несколько верст, гремели орудия, трещали пулеметы и слышались ружейные выстрелы. Там, на юге, наши доблестные герои пробивали себе и нам дорогу. Они расчищали путь от красной нечисти. Шел бой под Раздольной. Надо было взять эту станицу, чтобы можно было расположиться на ночлег самим и санитарному обозу. Отступать было некуда, были только два пути: победа или смерть. Кругом кипело красное разбушевавшееся море.

В станице Раздольной ночевали мои раненые на квартире, а не в школе. Сердобольная хозяйка-казачка очень хорошо отнеслась к нам, всех накормила, напоила и спать уложила. На следующий день точно так же: погрузка раненых на подводы, сбор в определенном месте. Подводы вытягиваются одна за другой и, утопая в грязи, увозят раненых в холодную, голую степь. Арьергард армии идет вслед за обозом, а через 2–3 часа станицу занимают красные.

Бой за Усть-Лабинскую, Некрасовскую и т. д.

В Некрасовской ночевали у Овсянниковых. Хороший большой дом, во дворе два ореховых дерева, куча песку, – как сегодня, помню. Хозяева настолько хорошие, что нам уступили свои кровати и постели, а сами спали на полу на соломе. На следующий день утром, поблагодарив их за хороший прием, поехали обычным порядком дальше на Филипповскую, Рязанскую и т. д. Каждую впереди находившуюся станицу надо было взять только с бою, чтобы дать возможность раненым переночевать в теплом помещении.

В середине марта разлились горные холодные реки: их потоки приходилось переходить и переезжать вброд. Наш жеребенок бодро шагал по этой воде и грязи рядом с матерью. Но когда мы останавливались на сухом месте для отдыха, он со всех четырех ног падал на землю, отдыхал. Мои раненые жалели его и предлагали взять его на подводу, но я не соглашался, лошадям и так было тяжело везти подводу по колено в грязи.

Здесь, за Кубанью, армия Корнилова соединилась с Кубанской армией и уже вместе дрались под станицей Ново-Дмитриевской, Георгие-Афипской, Елизаветинской и под Екатеринодаром. Здесь происходили очень упорные бои с сильным, вооруженным до зубов противником. Кажется, около десяти дней шли беспрерывные бои. В станице Елизаветинской наши подводы нагрузили уже ручными гранатами. Переехали разъезд Эйнем и въехали в Екатеринодар. Помню, на улице было много разбитых шкафов и валялись книги. Мы с Алексеем взяли себе по десятку книг – для чего, не знаю.

Проехав несколько кварталов, возле сенного базара въехали на постоялый двор. На большой вывеске у ворот было написано: «Постоялый двор И. Ф. Такчидис». В каком месте города мы находились, пусть определит тот, кто его хорошо знает. Там находились солдаты и кухня. «Ну вот, вы уже теперь на передовой», – сказали нам солдаты, стоявшие у кухни, получая пищу. Нам выдали алюминиевые котелки и подтолкнули к кухне. Сперва мы получили по куску темного житного хлеба, затем подошли к кухне, как настоящие солдаты. Повар спрашивает: «Что, вам полные котелки наливать или половину?» – «Полные!» – в один голос отвечаем мы. У нас был тогда волчий аппетит. Солдаты шутили: «Наливай им, Митрич, полную, пусть скорее растут, ты ведь сам знаешь, что у нас народу не хватает, а они ребята обстрелянные, кого-либо из нас заменят».

Стояли мы там 2–3 дня, не больше. Однажды начальник обоза спросил наши фамилии и сказал, что звонят из штаба: нас брать домой.

Утром получили известие, что вчера на ферме, в квартире, был убит снарядом генерал Корнилов. Мы и солдаты искренне были удручены и подавлены такой новостью. Погиб тот, который нас вел вперед. Надломился дух армии. Все были переутомлены. Надо было искать выход из создавшегося положения…

Отец мой, узнав в штабе армии адрес старшего сына в чине сотника, поехал проведать его. Он был легко ранен в руку, но продолжал поход дальше, на Медведовскую.

Солдаты у нас спрашивали: «Что вы, ребята, поедете домой или нет?» – «Нет, не поедем, нам здесь веселее, чем дома», – отвечали мы. Стали ждать приезда отца. Отец из Кубанской армии направился к командиру нашей части. У дверей позвонил. Адъютант пригласил в комнату. Входит. За столом сидит полковник. Взгляды встретились, с удивлением смотрят друг на друга. Полковник быстро встает, подходит к отцу, называет по фамилии и целует: «Так вот, дорогой мой сослуживец: когда и где судьба судила нам встретиться!» Сели и начали вспоминать, как когда-то вместе служили в далеком Китае и участвовали в боях во время боксерского восстания. Он командовал там сотней, а отец был переводчиком. Мой отец служил там пять лет, имел серебряную медаль «За поход в Китай». Затем отец объяснил причину своего прихода: «В вашей части с подводой находится мой сын и Алексей, сосед, я хочу забрать их домой». – «Очень кстати, – ответил полковник. – Вероятно, завтра и мы будем отсюда уходить». Отец, получив пропуск за его подписью, распрощался и ушел из комнаты. Через несколько минут он уже был у нас. Предъявил пропуск, и нас отпустили.

Перегрузили гранаты на другие подводы, а две гранаты я оставил и незаметно спрятал под солому, а два капсюля, связав шнурком, в уборной прикрепил к пуговичной петле кальсон. Я предполагал, что красные нас будут дорогой обыскивать, а потому и спрятал в надежное место. Попрощавшись с поваром и солдатами, в тот же день мы выехали домой. Проехали несколько верст. Нас уже встретили красные и обыскали, но, к счастью, ничего не нашли. Отец не знал, что я везу домой гранаты.

На второй день вечером мы уже были дома. Сестры, братья, мать и бабушка встречали нас. Они были рады нашему приезду, так как я отсутствовал 4 недели, а отец неделю меня разыскивал. Мать,