— Друг мой, — говорила она ему, — напрасно вы думаете, что я безразлична к вашим страданиям. Я знаю вас, дорогой Леон, с самого детства. Я знаю, до чего вы порядочны, тактичны, благородны и благожелательны. Я помню, как вы держали меня на руках и вкладывали мне в ладонь монету, приучая подавать милостыню нищим. Когда кто-то говорит о добрых делах, я сразу вспоминаю вас. Однажды вы побили мальчика, отнявшего у меня куклу, а ведь он был в два раза больше вас. Вот тогда я почувствовала, что храбрость может быть прекрасной, и даже подумала: как должна быть счастлива женщина, которая может опереться на любимого мужчину. С тех пор моя симпатия и уважение к вам стали еще больше. Поверьте, я заставляю вас страдать не потому, что я злая или неблагодарная. Увы, я больше не принадлежу себе, мной завладела какая-то темная сила, и теперь я похожа на автомат, совершающий движения под действием скрытых пружин. Эти пружины подчинили себе мою волю, и я чувствую, что мной руководят извне.

— Мне было бы легче, если бы я точно знал, что вы будете счастливы. Но ведь это не так! Этот человек, ради которого вы жертвуете мной, никогда не оценит по достоинству вашу нежную душу. Ведь это животное, солдафон, пьяница!..

— Я умоляю вас, Леон! Не забывайте, что он имеет право на уважительное к себе отношение.

— Уважать его! С чего бы? Небом прошу, объясните, за что можно уважать господина Фугаса? За его возраст? Так он моложе меня! За его таланты? Мы наблюдали их только за столом! За его воспитанность? Тут не о чем говорить. За его достоинства? У меня имеется твердое мнение относительно его деликатности и чувства благодарности.

— Я чту господина полковника с того момента, как увидела его в гробу. Это чувство овладело мной. Я не могу его объяснить. Я с этим живу.

— Хорошо, уважайте его сколько хотите. Поддайтесь непреодолимому суеверному чувству. Считайте его существом магическим, священным, спасшимся из когтей смерти, чтобы вершить на земле великие дела! Но даже это, дорогая моя Клементина, создает непреодолимый барьер между ним и вами. Если Фугас — существо высшего порядка, если это чудо природы, диво дивное, герой, полубог, идол, тогда нельзя думать на полном серьезе о том, чтобы стать его женой. Вот я — обычный человек, такой, как все. Я рожден для труда, для страданий и для любви. Я люблю вас! Полюбите и вы меня!

— Проказник! — сказал Фугас, входя в гостиную.

Клементина испустила крик. Леон быстро поднялся на ноги, но полковник еще раньше успел схватить его за отвороты нанкового сюртука. Инженер не успел и рта раскрыть, как его оторвали от пола, раскачали, словно частицу, болтающуюся в солнечном луче, и швырнули в гелиотропы. Бедный Леон! Бедные гелиотропы!

Молодой человек мгновенно вскочил на ноги, отряхнул землю с колен и рукавов сюртука, подошел к окну и мягко, но решительно, сказал:

— Господин полковник, я искренне сожалею, что позволил вас оживить, но совершенную мной глупость еще можно исправить. До скорой встречи. Что касается вас, мадемуазель, то я вас люблю!

Полковник пожал плечами и встал на колени перед юной девой, использовав подушку, которая еще хранила отпечатки колен Леона. Привлеченная шумом мадемуазель Самбукко, словно смерч, влетела в гостиную и невольно прослушала речь следующего содержания:

— Кумир моего сердца! Фугас вернулся к тебе, как орел в свое гнездо. Я объехал весь мир в поисках утраченного чина, золота и своих детей, всего того, что я намеревался сложить к твоим ногам. Судьба была мне покорна, ведь она знает, в каких университетах я постигал науку укрощения злого рока. Через Париж и Германию я пронесся, словно метеор, летящий за своей звездой. Я общался на равных с сильными мира сего, и голос моей трубы, возвестивший правду этому миру, звучал у стен королевских замков. Я держал за горло того, кто своим мерзким видом олицетворяет тупость и жадность, и вырвал у него сокровище (по крайней мере, его часть), которое он, пользуясь доверчивостью благородного человека, пытался утаить. И лишь в одном мне было отказано: перед моим орлиным взором так и не предстал мой сын, которого я мечтал увидеть. А еще я не отыскал объект моей первой любви. Ну и Бог с ними! Я буду счастливейшим из людей, если все это мне заменишь ты. Так чего же мы ждем? Разве не слышишь ты призыв голоса счастья? Мы вместе отправимся в чертог, где властвует закон, а затем преклоним колена перед алтарем, где добрый пастырь освятит наше гнездо, и мы вместе пойдем по жизни, и каждый станет опорой другому, и буду я, как дуб, на который ты обопрешься в минуту слабости, а ты станешь подобна изящному плющу, обвивающему могучий дуб.

Клементина несколько минут молчала, словно околдованная звонким полковничьим красноречием, а когда очнулась, с удивительным смирением сказала:

— Господин Фугас, я всегда была покорна вам и обещаю быть послушной всю жизнь. Я откажусь от Леона, если вы не желаете, чтобы я вышла за него замуж, и все же знайте, что я его люблю, и каждое упоминание о нем волнует мое сердце куда сильнее, чем все красивые слова, что вы тут наговорили.

— Прекрасно! Очень хорошо! — воскликнула тетя. — Я тоже скажу все, что думаю, хоть вы и не поинтересовались моим мнением. Моя племянница — это не та женщина, которая вам нужна. Будь вы даже богаче самого Ротшильда и более знамениты, чем герцог Малаховский1, я не соглашусь выдать за вас Клементину!

— Но почему, о, целомудренная Минерва2?

— Потому что ваша любовь продлится не больше двух недель, и при первых же выстрелах вы сбежите на войну! Вы бросите ее, сударь, как бросили несчастную Клементину, о бедах которой мы хорошо осведомлены!

— Черт побери, тетя, не стоит ее оплакивать! Через три месяца после битвы под Лейпцигом она вышла замуж в Нанси за человека по фамилии Ланжевен.

— Что вы такое говорите?

— Я говорю, что она вышла замуж за военного интенданта по фамилии Ланжевен.

— В Нанси?

— Именно что в Нанси.

— Это странно!

— Это недостойно!

— Но как звали эту женщину?.. Эту девушку?..

— Я уже сто раз говорил: Клементина!

— Какая Клементина?

— Клементина Пишон.

— О, Господи! Мои ключи! Где мои ключи? Я была уверена, что они у меня в кармане! Клементина Пишон! Господин Ланжевен! Это невозможно! Я сойду с ума! Да очнись ты, дитя мое! Речь идет о счастье всей твоей жизни! Куда ты дела