Люков! Вернулся! Сейчас, когда прошлое в лице Игоря настигло меня и незваным гостем вошло в его дом! Когда я привела его за собой, не представляя, какой опасности подвергаю хозяина. Сейчас, когда мой кошмар так зол, что едва ли услышит меня!

Момент собственного унижения отходит на задний план и кажется ничего не значащей ерундой в сравнении с пониманием, что теперь в силах Грега сделать мне по — настоящему больно. В силах сорвать ярость на том, кто не заслужил участи стать заложником нашего прошлого и ответчиком за сегодняшнее. Кто стал мне другом, а в сердце — во сто крат больше, чем друг.

Кто может пострадать по моей вине и кого Грег не пощадит.

Голос Люкова настолько холоден и обманчиво спокоен, что от его звука пространство вокруг нас троих схватывается льдом. И тут же раскалывается, исходит трещинами от мгновенно протянувшегося между мужчинами звенящего напряжения, опадая к ногам ледяным крошевом.

— Мне кажется, или ты намерился в моем доме безнаказанно трахнуть мою девушку?

Спина Грега напрягается, и он коротко оглядывается на парня, сужая взгляд стальных глаз. Закусив тонкие губы, разглядев вошедшего, медленно вскидывает бровь, поднимая и поглаживая пальцем мой подбородок.

— Твою девушку?.. Зая, ты сказала, он твой репетитор, ты солгала?

— Нет! — с отчаянием дергаю я головой, впиваясь пальцами в дутые плечи. — Пожалуйста, Игорь, — обхватываю щеку своего преследователя ладонью, удерживая на себе вспыхнувший тлеющим пеплом взгляд, — не тронь его. Он просто здесь живет. Он ни при чем, слышишь! Я сейчас соберу вещи, и мы уйдем! Уйдем, обещаю…

— Знаешь, что полагается лгунишкам, моя хорошая? — остужает недоброй усмешкой мой пыл Грег. — Наказание с последующим извинением в коленопреклоненной позе. Филин! Рыба! Сюда! — отдает короткий громкий приказ своим шестеркам, и, когда никто не откликается, медленно с удивлением отрывается от меня.

— Говоришь, надо с тобой считаться, парень? — сцеживает злые слова сквозь кривую ухмылку, застегивая пояс брюк. Поворачивается к Люкову, сощуренным взглядом изучая соперника.

— Говорю. Давай выйдем, кто-ты-у-нас-есть, не хочу пугать ее видом твоей крови.

Грег смеется, самоуверенно одергивая на плечах куртку. Заслоняя меня от Люкова, не позволяя видеть его лицо, бросает брезгливо Илье под ноги:

— Много чести, полюбовничек, для зарвавшегося ёбаря. Здесь решим спор. Хотя ты, кажется, не так уж плох, если смог разобраться с моими ребятами. Эх, Женечка-Женечка, удивила, — качает бритой головой. — Ты же у меня, вроде, птичка наивная, а тут такой холодный расчет. Она моя! — вмиг холодеет в голосе, звеня знакомой сталью. — Если ты не понял, парень, я пришел за своей девчонкой. Не мешайся под ногами, раздавлю! Хотя ты и так у меня захаркаешь пол кровью за то, что посмел лапать ее.

Он сделает, он сможет, я знаю, как Грег жесток. Еще никто не сумел остановить его. Слезы бессилия и страха катятся по щекам, стекают по шее, душу заполняет тяжелая вязкая муть безысходности от осознания ужаса происходящего. Я думала, что сбежала, думала, спаслась, и вот, все повторяется снова. Только теперь я не одна, и простой сговорчивостью мне не отвлечь его.

— Пожалуйста, Игорь, отпусти! Ну, зачем я тебе? Ради забавы? Тебе всегда хватало игрушек, так откажись от одной, ты даже не заметишь! — подавшись вперед, бросаю в отчаянии в широкую спину и тут же отшатываюсь на стену, когда серые злые глаза вновь оказываются у моего лица, а ненавистное дыхание овевает висок.

— Ошибаешься, золотая! — миг, и прядь моих волос скользит в мужских пальцах — крепких, сильных, чужих, совсем не красивых, в отличие от пальцев Ильи. — В моей игровой комнате тебе всегда будет отведено главное место. Может, я — ужасный Карабас Барабас и не люблю терять игрушки? Любимые игрушки. А ты, Женечка, знаешь, как в отношении тебя обстоят дела.

Голос Люкова режет стылый воздух. Рассекая его обманчиво лениво, с перекатывающейся, словно волна по гладкой прибрежной гальке угрозой.

— Я тоже эгоист и не намерен делиться. Кажется, чертов кукловод, я ясно сказал тебе отойти от нее!

— А не могу! — неожиданно смеется Игорь в ответ на прозвучавший в бесцветном голосе вызов. Отступает на шаг, открывая меня глазам Ильи. — Смотри, какая девочка, — оглаживает широкой ладонью лицо, медленно спускаясь к шее, — куколка! А ты, херов ёбарь, шмоток пожалел, с сумками заставил бегать… Видел бы ты, что я ей покупал, под ноги псиной стелился. Никого так не обхаживал, как ее… А она не взяла, побрезговала от Игорька-то колечко принять. Сбежала…

Рука Грега касается моей голой груди, большой палец по-хозяйски властно, с удовольствием очерчивает напряженный сосок, пока я, затаив дыхание, прижимаюсь к стене, не сводя с Люкова ошалелых от страха и стыда глаз.

Он тоже следит за рукой Игоря. Сжав губы в твердую линию, поигрывает на скулах натянутыми желваками. Скользит из-под полуопущенных век колючим взглядом по животу… ниже… Медленно стягивает с головы бандану, позволив спутанным светло-русым прядям упасть на щеки и лоб. С настораживающим хладнокровием размеренно наматывает черный платок на кисть руки, пугая меня своим молчанием.

— Прости… — только и выдыхаю я одними губами, встретившись с ним долгожданным взглядом, в то время как Игорь безжалостно расправляется с моей гордостью, вновь учащаясь в дыхании.

— Он дорог тебе? — тоже на выдохе одними губами спрашивает Илья, и я так яростно дергаю в отрицании головой, что не удерживаюсь от громкого всхлипа.

— …от меня сбежала, а ему вот, жлобу, отсасывала. Шлюха! — рычит Грег, две высокие фигуры стремительно несутся навстречу друг другу, а уже через секунду бритая голова, запрокинувшись, с такой силой врезается в шкаф-купе, что толстая панель от удара раскалывается надвое, смяв и выдавив зеркальную дверь из направляющих ход пазов, словно бумажный лист.

Игорь обрушивается возле меня громоздким кулем. Сбивая ногами ковер и тряся головой, порывается встать, но жесткие удары Люкова, оказавшегося над ним, в грудную клетку и, сразу за тем, в лицо, кажется, впервые в жизни лишают мой кошмар сознания. Кровь хлынувшим из сломанного носа темно-алым ручьем заливает некогда так уверенно выпяченный подбородок, стекает на мощную шею, капает на пол…

Ноги не держат меня, и я падаю на колени, запутавшись в спущенных с бедер штанинах брюк. Оседаю на пол, прикрыв лицо рукой. Люкову не нравится соседство парня со мной, и я чувствую, как туша Грега, оторванная сильной рукой от пола, переваливается к дверям, давая мне возможность дышать.

— Грег… Грег?! Ах ты, сука! Ты… — слышится от порога голос не то Филина, не то Рыбы, следом шум ударов и вновь тишина. Давящая, гнетущая, а сердце стучит так гулко…

— Женя…

…что слышно лишь его бешеный, заполошный крик. Или это уже только эхо былого крика, но от него все так же нестерпимо больно в груди, и хочется выть белугой. От облегчения и отпустившего страха, что не Илья пострадал, от унижения, а еще от мысли, что я для парня уже никогда не стану той девчонкой, с которой захочется провести праздничный рождественский вечер.