Конечно, разгадать эту загадку мы не в состоянии. Но все же, наверное, можно предположить, что причиной неслыханной просьбы митрополита было его душевное смятение, раскаяние в том, что он совершил. А единственное, что по-настоящему могло быть воспринято им как преступление, не поддающееся искуплению, — по крайней мере, из того, о чем нам известно, — было его посмертное проклятие князя Изяслава Мстиславича. Он, призванный преодолеть раскол в Русской Церкви, своими действиями лишь усугубил его. Лишенный кафедры и умирающий в Чернигове, вдали от родины, митрополит-грек, наверное, хорошо понимал это…

Епископ Антоний сдержал данную им клятву. Тело грешного Константина было брошено на съедение псам и воронам. Это вызвало в городе оцепенение и ужас: «народи же вси дивишася о смерти его», — сообщает летописец. Но оцепенение продолжалось недолго. На следующий день черниговский князь Святослав Ольгович, «здумав с мужи своими и с епископом», приказал взять тело почившего митрополита и с подобающими почестями похоронить его в соборной церкви Святого Спаса.

Необычные обстоятельства кончины и погребения митрополита Константина потрясли воображение не только современников, но и потомков, и дали повод к церковному прославлению святителя[131]. И, пожалуй, можно сказать, что обстоятельства эти падают отраженным светом и на князя Юрия Владимировича Долгорукого, который стал вольным или невольным виновником его душевных страданий.

Опала ростовского епископа Нестора, случившаяся зимой 1156/57 года, отражает какие-то неведомые нам процессы, происходившие в Суздальской земле. Выше мы предположительно связали ее с конфликтом между Юрием и его сыном Андреем. Однако надо признать, что в источниках никаких следов этого конфликта, помимо самого известия об уходе Андрея во Владимир, не обнаруживается. Юрий не пытался выгнать сына из Суздальской земли. Именно в эти годы он ведет во Владимире на Клязьме церковное строительство, как бы демонстрируя свое присутствие здесь и мирясь с присутствием здесь же Андрея. В свою очередь, Андрей, кажется, не выказывал по этому поводу ни малейшего беспокойства.

В последние годы жизни Юрий продолжал заниматься внутренними делами своего княжества. Оборонительные укрепления возводятся им еще как минимум в двух «залесских» городах — Дмитрове и Москве. О Дмитрове речь шла выше. Уникальное же известие о строительстве первого московского кремля содержится в Тверской летописи XVI века. В самом конце летописной статьи 6664 (1156/57) года читаем: «Того же лета князь великий Юрий Володимеричь заложи град Москьву, на устни (устье. — А.К.) же Неглинны, выше рекы Аузы (Яузы. — А.К.)».

Известие это давно уже стало предметом самого тщательного разбора исследователей. Ему то отказывали в достоверности, то, наоборот, принимали полностью. Между тем определенное противоречие в нем все же имеется.

После того как зимой 1154/55 года Юрий покинул Суздальскую землю, он сюда более не возвращался[132]. Следовательно, в 1156 году или, тем более, в начале 1157 года сам он никак не мог закладывать город в устье Неглинной. Соответственно, исследователи признают ошибочными либо названную в летописи дату, либо имя строителя Москвы. Во втором случае подразумевается, что Москву строил сын Юрия Андрей.[133] Но и такой вывод, по-видимому, нельзя признать бесспорным.

Юрий действительно не мог лично присутствовать при возведении московской крепости. Но отдать повеление о ее возведении, руководить работами в целом, из Киева, было вполне в его воле. Во всяком случае, строительство это — точно так же, как строительство в Дмитрове или Владимире, — полностью соответствовало его стратегическим замыслам. И здесь его интересы и интересы его старшего сына совпадали.

Юрий давно уже должен был оценить все выгоды расположения Москвы. Этот город находился у самых границ княжества, на пути из Чернигова к Суздалю и Ростову. Здесь сходились границы четырех княжеств — помимо Суздальского и Черниговского, еще и Смоленского и Рязанского. От владений черниговских и новгород-северских князей по рекам Оке и Лопасне Москву отделяли всего 60 с небольшим километров, от смоленских и рязанских пределов — чуть более ста. Совсем недалеко был и Волок Ламский, принадлежавший Новгороду. К началу 1156 года правители всех названных земель были союзниками Юрия Долгорукого. Но в течение года ситуация изменилась кардинально. Строительство московской крепости — это еще и свидетельство растущей напряженности в отношениях Юрия и с Изяславом Черниговским, и с Ростиславом Смоленским, и с рязанскими князьями. Москва стала в прямом смысле слова форпостом Суздаля на юго-западном — самом опасном — направлении. В случае начала военных действий именно она должна была принять первый удар вражеских ратей.

Карта 5. Схема московского Кремля.

Знаком

обозначены укрепления XII—XIII веков; цифрами: 1 — Успенский собор; 17 — церковь Иоанна Предтечи на Бору.

Фрагменты построенных в 1156 году укреплений обнаружены археологами. Это дает нам возможность в общих чертах представить себе их внешний облик. Первый московский кремль занимал юго-западную оконечность Боровицкого холма — возвышенности на левом берегу реки Москвы при впадении в нее Неглинной, то есть лишь небольшую часть нынешнего Кремля. Он был не слишком велик по размерам: общая длина стен составляла около 850 метров; площадь немногим превышала 3 гектара (для сравнения: площадь современного Кремля — 27,5 гектара); в плане крепость представляла собой неправильный овал. В общем, можно сказать, что это была типичная крепость для Суздальского княжества той поры.