Теперь кочевник бросился на Йатеха, осыпая его ударами. Он был выше мальчишки почти на голову, широк в плечах, быстр и силен. Рубил с яростью, раз за разом, его ятаганы не слишком-то уступали длиной детским мечам парня. К тому же, что среди кочевников было редкостью, умел он сражаться двумя руками почти так же хорошо, как если бы был иссарам.

Йатех отступил на шаг, потом еще на один, парируя удары со все большим трудом. Противник его был прекрасным рубакой и, что важнее, сражался, чтобы убить. А Йатех еще никогда не проливал крови врага в битве. Боль в раненой щеке парализовала правую сторону его лица, затмевала взгляд и затуманивала сознание.

«Не хочу умирать, – подумал он, – не сейчас, не здесь». Отбил очередной сильный удар, и плечо его задеревенело. «Не хочу умирать, солнце едва вышло из-за гор и обещает очередной прекрасный день, а небо – такое голубое. Не хочу присоединяться к трупам, что пятнают траву кровью и желчью». Он уклонился от широкого удара и отскочил назад. Экхаар, подрезанный ударом, внезапно разошелся и соскользнул с его лица. На миг кочевник утишил натиск, пойманный врасплох молодостью своего противника. Потом широко усмехнулся и пошел в атаку.

В тот миг Йатех увидел ее во второй раз. Не было сомнения, что это – женщина или девушка, стояла она в нескольких десятках шагов позади, за спиною кархона, а силуэт ее почти сливался с фоном, с близкими зарослями. Удивленный, он почти дал себя выпотрошить, парировав укол лишь в последний миг, отбил удар второго ятагана и снова отступил, забывая о странной фигуре.

Он отчаянно, безумно хотел жить, а значило это, что кочевник должен погибнуть. Быстрый взгляд позволил Йатеху понять, что Сабер’х еще сражается со своим противником, как видно, он тоже попал на умелого рубаку. Сбоку доносились крики и звон оружия. Был он предоставлен лишь самому себе.

Он отбил очередные три удара, от четвертого уклонился, не доверяя своей руке: ту после последнего блока охватило странное, от локтя идущее одеревенение. Он опустил меч, шевельнул запястьем, стараясь прогнать онемение, достигшее уже ладони. Кархон приметил этот жест и снова усмехнулся в темные усы. Йатех прищурился.

«Не хочу умирать, – подумал он снова, – это нелучший день для смерти. Не здесь и не теперь. Нет!!!»

Он прыгнул вперед, едва кочевник поднял оружие для очередного удара. Выпустил мечи. До того еще, как они брякнулись на землю, держал в руках короткие кинжалы и вдруг оказался подле нападающего, слишком растерянного, чтобы отреагировать. Ударил, как сотни раз учил это с дядей. Правой рукой в сонную артерию, левой в бок, под ребра, в печень.

Не проткнул панциря левой рукою, вареная кожа сдержала острие, но вторым кинжалом попал идеально, сразу под челюсть и вниз, рассекая горло до самой трахеи. Молниеносно выпустил стилеты, приклеился к врагу, оплел его руками и ногами. Опрокинул на землю.

Несколько ударов сердца они катались по траве, Йатех вцепился в кочевника, словно клещ, ему удалось прижать одну руку кархона к туловищу, однако рукоятью ятагана в другой ладони он получил пару ударов в спину, но каждый раз все более слабых. Кровь, брызгающая из артерии, попадала ему прямо в лицо, заливала теперь глаза, смешивалась с его собственной. Йатех не отпускал противника, пока движения того не ослабели, пока не стих пугающий свист, выходящий из перерезанной трахеи.

Он поднял голову на звук приближающихся шагов. Сабер’х уже закончил свой бой. Некоторое время кузен смотрел на него с уважением.

– Нам потребуется иголка…

– …с ниткой, – сказала слепая женщина. – Попроси тетку Фатрэ дать корзинку с инструментами для шитья.

Ее худые руки со сморщенной кожей с ловкостью, свойственной лишь слепцам, прошлись по дырке в верхней одежде. Безошибочно находя крупицы грязи, крохотные камешки, она убирала их быстрыми, нетерпеливыми движениями. Погладила тонкую материю, прошлась по вышивкам.

– Это верхняя кхандава? – спросила она.

Он кивнул, хлюпая носом. Так она его и нашла, зареванного и всхлипывающего, спрятавшегося в дальнем углу родовой усадьбы, в подвале, что состоял из нескольких подземных комнат, вырубленных под собственно жилыми помещениями. Из-за низкой температуры хранили там запасы пищи и воды, попали сюда также каменные жернова и женщина, которая их вращала. Собственно, это она высунулась из своей каморки, в которой, кроме этих жерновов и узкой постели, не было больше ничего. Дети в усадьбы смеялись над ней и называли огалева – мрачная баба. Вообще-то во время игр они не приближались к подвалам, хруст жерновов прекрасно отпугивал и предупреждал, что огалева не спит. Большинство из них боялись ее и старались избегать. Если бы не случай, он бы сюда не попал. А так, хлюпая носом, он корчился в своем укрытии, а она нашла его и вытянула из угла. Руки ее ощупали дыру, распознали, что это за одежда.

– Это кхандава? – повторила она, не в силах дождаться ответа.

Он кивнул и сразу же, поняв, что покрытые бельмами глаза не могли этого заметить, ответил:

– Да.

– Что – «да»? – усмехнулась она.

– Да, тетя, это кхандава.

Пальцы женщины остановились на миг на ремешках, перетягивающих его грудь. Свежая выдубленная кожа скрипела и отчетливо пахла.

– Ты сегодня получил свои первые настоящие мечи, верно?

– Да, тетя.

– Сколько тебе лет?

– Семь.

Руки ее прервали путешествие по материалу и запутанной вышивке, украшающей перед и бока одежд.

– Это птица, верно? А это – пламя. – Она дотронулась до левой и правой половины его груди. – Вокруг бегают звери: олени, серны, лисы, барсуки. Много зеленой травы, голубой ручей. Это красивая кхандава. Где ты ее порвал?

– На тренировочной площадке.

– Торопился испробовать новые мечи? Правда? И не подумал ее снять? – вздохнула она. – Полагаю, что нет. Но порвали ее не оружием, – сказала она.

– Нет, – всхлипнул он. – Я споткнулся.

– Конечно. Снимай ее давай-ка. И беги к тетке Фатрэ, пусть даст корзинку с инструментами для шитья. Ту, праздничную. Скажи, что тетка Энтоэль просит.

Он помчался, едва она помогла ему стащить пояс с мечами и верхнюю одежду. Энтоэль – так ее звали, странно, не по-иссарски, и это лишь усилило его смущение. Охотней всего он бы вообще туда не возвращался, но не мог оставить у нее кхандаву, а пояс с мечами сейчас был важнее, чем все сокровища мира. Неизвестно, что хуже: встать без праздничных одежд перед теткой Ка’эдлой, которая также занималась всеми детьми, или же появиться завтра утром на тренировочной площадке перед мастером Ведаллом без новых мечей.

Тетка Фатрэ, небольшая пухлая женщина, занимала помещение подле центральных палат усадьбы. Сколько он себя помнил, она была милой с каждым из детишек, относилась к ним как к собственным, всегда улыбалась и говорила с ними. Умела рассказывать наичудеснейшие истории, какие только ему приходилось слышать, и, даже если были это истории о сражениях с демонами, что прибыли вместе с Нежеланными из бездн вне мира, все дети слушали с раскрытыми ртами.