Он не мог заснуть, стоял у окна, глядя на спящую девушку, и, сжимая в руках мечи, беззвучно молился. Законы ясны. Нет в них никакой двусмысленности, никаких способов обойти их, он должен был забрать ее в горы, в семью. Если их свадьба состоится, им нужно теперь, в нынешнюю уже ночь, прежде чем взойдет солнце, принести друг другу клятву, смешать кровь так, чтобы падающие капли соединились на острие его меча. Потом она должна ехать с глазами, закрытыми повязкой, чтобы лишь в афраагре, если старшие выразят согласие, еще раз увидеть его лицо. В последний раз. Было бы у нее три дня, целых три дня, чтобы насытиться светом. А потом?

Горизонт на востоке явственно просветлел, зарозовел, осталось немного времени. Исанель…

Нет! Он дернулся, выгнулся, аж затрещали воткнутые в песок колья. Нет! Прочь из моей головы!

– Нет, – проговорила она спокойно и тихо. – Я должна знать. Ты ведь даже не подумал тогда, чтобы дать убить себя ее отцу, брату, кому бы то ни было. Даже не мелькнуло такое в твоей голове. Раздумывал только над двумя вариантами: взять ее с собой или убить. Или так тебе было удобней?

Внезапно она засмеялась.

– Сладкое безумие, малое безумие, мое безумие, – пропела она. – Битва и ночь, взрыв, который разорвал гуон-ве в клочья, они говорили, что никогда такого не случится, говорили, что от нас не сбежишь, говорили, что будешь наша навсегда. Но нет, Маленькая Кана сбежала, Маленькая Кана умна, Маленькая Кана терпелива. Она не может уже ходить с людьми песка, они не удержат хел’заав, когда тот придет за Маленькой Каной. Маленькой Кане нужен собственный охранник. Маленький скорпион, который ужалит, когда придет нужда. Но она должна знать, что ты и вправду скорпион. Настоящий маленький скорпион. Только для нее…

Какое-то время она глядела на него то одним, то другим глазом, попеременно щурясь и поворачивая голову. Как птица, оценивающая, что именно она нашла и годится ли оно в пищу.

– Скажи же мне, – продолжила она, – то ли ты, что я ищу? Слышишь? Почему ты отнесся к тому мужчине таким вот образом? Слышишь…

…звон и тишину. И в тишине этой рождается медленный вой, странный, хрипящий, булькающий. Йатех стоит на плацу, глядя на секундантов противника, только на них, потому что Саворех уже на коленях, с рукой, сломанной как минимум в двух местах, с разбитым правым коленом и горлом, распухшим от удара рукоятью меча. Йатех шевелит мечом, клинок которого легко упирается в пах мужчины, – и вой смолкает. Тишина снова наполняет пространство, и внезапно он слышит нечто, что похоже на ворчание признания. Меекханцы, купцы, несколько солдат, дворяне смотрят на него, он чувствует эти взгляды, но в них нет враждебности. В этом они подобны его племени, ценят хороших рубак, а у представителя барона – не много друзей. Да и то, как он начал поединок, осыпав его и Аэрина дурными ругательствами, не слишком-то ему помогло. Его секундант поднимает руку и опускает на землю деревянную палочку. Поединок окончен. Аэрин смотрит с улыбкой и говорит:

– Скажи мне…

…почему? Почему ты использовал лишь хребет клинка, тупую его сторону? Почему ты унизил его так, что ему пришлось уехать из города? Хромающим, со сломанной рукою? Я слышала, что по дороге в Макаллен кто-то напал на него и перерезал ему глотку.

Девушка склонилась над Йатехом и ласково потрепала его по щеке:

– Ты хотел его унизить и уничтожить? Хотел сразу, в первом поединке, прославиться как кто-то, с кем не стоит скрещивать клинок? Ты ведь знаешь, что это их не сдержало. А может, дело было в том, чтобы показать свое умение в сражении? Маленький скорпион, кичащийся своими клешнями и ядовитым жалом, а? Как оно с тобой было?

Он молчал.

Вот именно, как оно с ним было?

– Я должна знать, – не отступала она. – Я должна быть уверена. Не могу выбрать худо. Скажи мне, как…

…прогретая скала раскалена, она столь горяча, что на ней можно жарить яйца. Он семенит по ней быстрыми шагами, обучаясь Паучьему Танцу, технике, которая состоит в том, чтобы постоянно находиться в движении, изменять направление и быстро перемещаться, то и дело варьируя темп. Мастер связал ему ноги в щиколотках отрезком веревки длиной в фут, шаги его теперь маленькие и короткие. Не может он остановиться, не может замереть, чтобы перехватить воздух, ибо тогда услышит скворчание собственной кожи. Он танцует быстро, в ритме мелодии, выбиваемой на маленьком барабанчике, обтянутом козьей шкурой. Одежды его пропитаны потом, пот льется по лицу, заливает глаза, веревка уже натерла щиколотки до крови, и каждый шаг отмечен красным. Но он танцует. Мечи все еще за спиной, их тяжесть с каждым мигом все сильнее, кожаные ремни впиваются в плечи. Это ничего, он танцует. Ритм все быстрее, все изменчивее, успеть за ним почти невозможно. Но он успевает.

У мастера упорное, сердитое лицо. Сегодня Йатех впервые победил в бою трех парней, которые обучались дольше него. Дурная новость для их учителя боя, семьи этих ребят не будут довольны. «Молокососа следует проучить, – говорит выражение лица мастера, – нужно ему показать, где проходит граница его возможностей, он должен знать, что не следует унижать одноплеменников, не следует разоружать их так, словно они – всего лишь малые дети. Паучий Танец сломал уже многих».

Йатех танцует.

Площадка для тренировок большая, гладкая, ровная. За тысячелетия миллионы шагов выгладили ее поверхность, отполировали ее почти до блеска. Здесь невозможно споткнуться, невозможно наступить на камешек. Можно лишь оставить клочья собственной кожи – если ты остановишься.

Он прикрывает глаза, чтобы мелодия влилась в его вены. Ощущает ее всем собой, ему кажется, что даже сердце стучит так быстро, как быстро пальцы мастера бьют в козью шкуру. Он вызывает в мыслях первого духа, призрачного противника, вооруженного тяжелым палашом, с маленьким круглым щитом. Если мастер жаждет настоящего танца – то он его получит.

В тот момент все прочее теряет для него смысл. Дыхание перестает с трудом вливаться в грудь, пот больше не заливает глаза. Он вынимает мечи плавным, точным движением, которое усвоил годы назад. Клинки серебристо сверкают и начинают собственный танец. Он совмещает их движения с ритмом шагов, с яростным ритмом барабанчика. Мастер не отступает, его пальцы убыстряются, музыка срывается в безумный галоп, переходящий через миг в карьер. Йатех танцует, не позволяет, чтобы мелодия сбежала от него, не позволяет той опередить себя, через миг сам начинает навязывать темп, переходит от одной яростной спешки к следующей, на этот раз уже барабан пытается его догнать, теряется, замедляется, снова бросается вперед. Мечи чертят сложные фигуры: финты, полуфинты, уколы и удары, защиты и контрудары, – и внезапно Йатех слышит, как мастер глубоко втягивает воздух и почти перестает играть. В танце – резком, в танце, каким парень очаровывает пространство, – удается почувствовать нечто большее, чем простая тренировка. Посторонний наблюдатель может прикрыть глаза и увидеть истинный Паучий Танец, не серию упражнений, но танец с призрачными противниками, двумя, тремя, четырьмя. Битва с тенями, сотканными из мелодии, танца и света, что играет на кривых остриях.