— Я тоже заметила, — пробормотал я, — что подданные не очень-то защищают своего dux.

— Если верить их рассказам, Туфа покинул Равенну только с одной turma всадников — со своей личной дворцовой охраной, я полагаю. Они очень быстро поскакали к Аримину, чтобы там по Виа Фламиниа отправиться дальше на юг.

— Это основная дорога, ведущая к Риму, — сказал я.

Увы, пока что надежды мои не оправдались, однако поведение моего врага было вполне логичным. После того как Теодорих захватил второй по величине город, Туфе стало ясно, что надо поспешить к столице империи и лично проследить за его защитой. Я продолжил рассуждения вслух:

— Ну, было бы глупо с моей стороны отправиться следом за ним через всю страну. Бонония, конечно, не Рим, но она тоже далеко не ничтожный городишко. Едва ли Туфа сдаст его врагу. Он должен рано или поздно вернуться сюда.

Эвигу я сказал:

— Если ты сумеешь нагнать отряд Туфы и незаметно следовать за ним, не обнаруживая себя, сделай это. Ну а поскольку ты оказался настолько умен, что сумел привлечь на свою сторону местных крестьян, продолжай и дальше общаться с ними. Пошли кого-нибудь из них: я хочу знать, когда Туфа окажется в Риме. Ты же останешься там и будешь наблюдать. Таким образом, ты сможешь мне сообщить, когда он уедет оттуда и куда направится в следующий раз.

* * *

Да уж, в любом заговоре, который составляется с целью убийства, главное — добраться до жертвы. В остальном весь мой план по уничтожению Туфы был совсем простым. Однако жертва, хотя и не подозревала о моем присутствии и намерениях, упорно продолжала оставаться вне пределов досягаемости. Признаюсь, это было непростое время — пора разочарования и невыносимого ожидания: я оказался заточенным в Бононии на всю зиму.

Время от времени от какого-нибудь завербованного Эвигой гонца или же из какого-либо местного источника я узнавал, что Туфа все еще находится в походе, но он перемещался туда-сюда по империи, однако, похоже, в Бононию возвращаться не торопился. После того как он некоторое время провел в Риме, римский военачальник направился к городу Капуя, в котором делали бронзу, затем побывал в городе, славившемся своим железом. Из этого я сделал вывод, что у римских оружейников прибавилось работы. Мне также сообщали, что Туфа собирает различные разбросанные по империи части южных римских войск в единое целое. Затем я узнал, что он посетил один из морских портов на западе полуострова — Геную или Никею: похоже, решил доставить в Италию свежие силы — войска римских легионов, располагавшиеся заграницей.

Устав ждать, я уже стал прикидывать, не отправиться ли мне на север, чтобы присоединиться к Теодориху; там я смог бы принести хоть какую-то пользу. Но в начале ноября Хрут Доставил мне в hospitium еще одно перехваченное послание: «TH MEDLAN HIBERN»[88]. Я расшифровал это следующим образом: Теодорих разместил свою армию на зиму в захваченном им городе Медиолане.

Считается, будто в Средиземноморье, да и вообще в Италии, зимы не такие суровые, чтобы прекращать на время военные действия. Однако в северных италийских провинциях Апеннины с ноября по апрель препятствуют проникновению большей части теплого средиземноморского воздуха, а те пронизывающие ветра, что спускаются вниз с Альп, значительно более суровые. Так что, хотя зима в Медиолане действительно мягче, чем, скажем, в городе Новы, что стоит на Данувии, осторожный военачальник все-таки предпочтет расквартировать свою армию в гарнизоне, а не в чистом поле. Таким образом, поскольку до весны никаких военных действий не предвиделось, я решил оставаться на месте.

Должен признаться, что хотя, находясь в Бононии, я часто досадовал на вынужденное бездействие, однако нисколько не скучал. Благодаря тем распоряжениям, которые я отдал Книве, у меня хватало развлечений.

А надо вам сказать, что Книва выполнял мой приказ самым прилежным образом. Он постоянно перемещался из одного питейного заведения в другое и повсюду громко расхваливал достойную (если только слово «достойная» уместно в данном случае) госпожу Веледу, которая недавно прибыла в город. Очень скоро мой hospitium стали осаждать мужчины. Разумеется, поначалу являлись в основном грубые и неотесанные мужланы, которые составляют бо́льшую часть завсегдатаев питейных заведений; их я с презрением прогонял прочь.

Затем, поскольку Книва продолжал расхваливать мою красоту и достоинства — и из-за того, что первые отвергнутые поклонники также повсюду распространялись о моей красоте и высокомерной разборчивости, — ко мне начали приходить просители повыше рангом. Но этим я тоже отказывал, пока постепенно меня не стали навещать слуги представителей высшего общества, которых посылали, чтобы упросить меня обратить внимание на их хозяев. Этих я отправлял назад, стараясь держаться более тактично. Титул или принадлежность к благородной фамилии сами по себе еще ничего не значат, говорил я им. Мне нужно хорошенько подумать и оценить достоинства каждого претендента. Пусть сами приходят со мной познакомиться. Слуги отправлялись домой, ломая руки, уверенные, что их побьют, когда они вернутся с таким презрительным ответом к своим хозяевам.

Так продолжалось какое-то время, прежде чем эти вельможи наконец не соблаговолили сами ко мне прийти: такие люди привыкли призывать женщин, подобных мне, мановением пальца или звоном монет. А когда они все-таки решались навестить меня, то делали это под покровом ночи. Однако они приходили. Прежде чем выпал снег, я уже выбирал из самых известных clarissimi и lustrissimi[89] Бононии. К тому времени госпожа Веледа слыла уже столь разборчивой и неприступной, что это сделало ее неотразимо привлекательной. Поэтому, выбрав очередного счастливчика, я требовал от него — и всегда получал — немыслимую плату за малейшую благосклонность, которой я его удостаивал.

Все, чего я хотел, — это чтобы моя известность достигла ушей Туфы и заставила его, когда он все-таки вернется в свой город, страстно возжелать самому увидеть женщину, столь широко прославляемую. Более того, выбирая из толпы кандидатов, которые искали моей благосклонности, я установил очень жесткие требования. Например, некоторые из тех, кто навещал меня, были не только богатыми, но также и молодыми и достаточно красивыми мужчинами, которых вполне можно было возжелать, даже если бы они и не имели денег, и тем не менее я отправлял их прочь. Из толпы своих состоятельных и влиятельных поклонников я обращал внимание только на тех, кто, насколько я мог судить, входил в ближайшее окружение Туфы. Ну а поскольку таких тоже было довольно много, то я мог и из них выбирать тех, кого действительно находил привлекательным.

Кроме того, я настаивал на выполнении одного условия. Как я уже говорил, многие из этих мужчин предпочитали навещать меня под покровом ночи, закутавшись в плащи. Я не удивлюсь, если они даже проскальзывали в hospitium через черный ход. Но они делали так лишь в самую первую встречу, ибо все наши последующие свидания проходили исключительно у них в доме. Местные сановники, возможно, и хотели бы скрывать свои интрижки, но я решил всячески этому препятствовать. Мне хотелось, чтобы Туфа понял, как только он услышит обо мне, что ему придется принять дорогую шлюху в своем собственном дворце. Дабы добиться этого, я наотрез отказывался принимать у себя в hospitium кого бы то ни было. Я с самого начала выдвигал условие: если мужчина хочет поразвлечься со мной, то это будет происходить только под крышей его собственного дома. Некоторые громко протестовали — помимо всего прочего, многие из моих поклонников были женаты, — но только несколько малодушных заявили, что они не могут выполнить это условие, и с сожалением отправились восвояси. Другие, подобно судье Диорио, придумали, как отправить куда-нибудь подальше свое семейство. Третьи открыто принимали меня в своем доме, бросая вызов законным женам и угрожая им расправой. А один, лекарь Корнето, мало того, что принял меня в своем доме в присутствии жены, так еще и нагло предложил ей к нам присоединиться. Даже Креция, достопочтенный епископ Бононии, принял меня при свете дня в своей пресвитерии в соборе Святых Петра и Павла. Он не обращал никакого внимания на возмущение своего управляющего, священников и диаконов, которые, похоже, в душе завидовали епископу.