— Дай Бог, Пал Ильич, чтоб так оно и было, — задумчиво ответил Лукашин.

— Все, парни, продолжим завтра. Слава, я жду отчет. А теперь — отдыхать, кто как умеет. Это приказ, — суровым тоном настоящего чекиста закончил Афанасьев. — Советую поспать. Это рекомендация, — весело хохотнул он, крупной пятерней забирая со стола свои сигареты. Обменявшись рукопожатиями, федералы разошлись.

И только интуиция Вовки Лукашина никак не давала ему покоя. Даже когда он, совершенно вымотанный, свалился в кровать и обнял тихо сопящую жену, интуиция продолжала тихонько обиженно бубнить: «Вова, ну почему ты меня не слушаешь? Вова, ты же знаешь, я просто так говорить не стану… От этих русских можно ожидать чего угодно. А он ведь русский, Вова, русский». — «Да знаю я, что русский… Спасибо, что напомнила, — ворчливо отвечал ей Лукашин, засыпая. — Завтра с ним разберемся, с русским с этим…»

А завтра… завтра таило в себе сюрпризы. И не только для Лукашина.

Запах жареной картошки…

Он всецело овладел его сознанием. Так, словно Кирилл не ел несколько месяцев. Эта нехитрая пища вдруг стала для него вожделенной целью, затмив собой все остальные желания и стремления. Картошка, лежавшая перед ним на небольшой простенькой тарелке, была важнее всего на свете. Ее аппетитные румяные дольки, источающие неповторимый глубокий аромат, сейчас были выше всего того, что наполняло его жизнь. Выше мучительных предательств бывших друзей. Выше побед над врагами, пустых ярких влюбленностей и осмысленной любви к той женщине, которая подарила ему небывалое счастье отцовства. Картошка была важнее даже той необъятной любви к своему единственному ребенку, ради которой он был готов перешагнуть через все заповеди на свете.

Если бы весь этот жизненный опыт был с ним в тот момент, он бы воспринял тарелку с жареной картошкой всего лишь обычном блюдом. Но…

Опыта-то с ним не было! У Кирилла Васютина, подполковника милиции в отставке и частного детектива, все теперь было впереди. Перерождение — вот что произошло с ним. Он не потерял себя, нет… Он был все тем же Васютиным, только… шестилетним!

Его жизнь вновь потекла с того самого дня, когда он сидел за массивным грубым столом, что стоял в кухне деревенского дома его дядьки, Виктора Васютина.

Родители отправили Кирилла к его дяде Виктору в деревню, справедливо полагая, что на лоне природы мальчик наберется сил и здоровья, которых так не хватало тощенькому, болезненному парнишке. Вместе со своим восьмилетним двоюродным братом Димкой будущий сыщик познавал нехитрые азы простой деревенской жизни. Ухаживал за кроткими пушистыми кроликами и визгливым поросенком, которого держали дядя Витя и тетя Света. Полол грядки налитой румяной клубники, получая в награду добрую половину урожая, да собирал нескончаемую смородину, обильно растущую на раскидистых колючих кустах, что тянулись вдоль забора, обрамляющего обширные огородные владения Васютиных.

Справившись с обязательной дневной программой сельхозработ, они с братом бегали купаться в холодной речушке, что текла недалеко от дома. Вдоволь наплескавшись в быстрой студеной воде, они, изрядно замерзшие, принимались удить рыбу. Улов их был чаще всего никудышным, а когда его не было вовсе, они направлялись в ближайший полесок в поисках редкой черники и грибов. Найденную ягоду съедали там же, а обильный урожай грибов несли тете Свете. Та, пристально осмотрев дары леса, с усмешкой говорила:

— Ну, что притащили, следопыты?

После чего безжалостно выбрасывала большую часть их добычи, приговаривая:

— Грибочки-то ваши кушать, конечно, можно… Да только один раз. Это ж поганки!

Впрочем, после теткиной ревизии несколько съедобных подберезовиков все же оставалось на кухне. Они неизменно попадали в ежевечерний суп. За ужином тетя Света обязательно говорила мужу:

— А супчик-то сегодня какой вкусный! Все потому, что детишки грибочков из леса принесли.

Тот весело щурился, поглядывая на сына и племянника и стараясь разглядеть в тарелке хоть какие-то следы подберезовиков. А не найдя таковых, покорно соглашался с женой бархатистым баритоном:

— Ну, без грибочков-то — совсем не то, что с грибочками!

В глубине души Кирилл понимал, что родственники сильно преувеличивают их с Димкой вклад в приготовление супа. Но все-таки ждал эту незаслуженную похвалу, ведь после нее суп становился и впрямь куда вкуснее.

Но в тот день, в котором оказался шестилетний подполковник в отставке, все пошло наперекосяк с самого утра. Их с братом разбудил по-осеннему унылый дождь, монотонно стучащий по кровле. В одних трусах, хмурые оттого, что сегодня погода нарушает их привычный ежедневный распорядок, они вышли на крыльцо. Синхронно поежившись и задрав коротко стриженные головы в небо, они увидели тяжелые низкие тучи, которые щедро дарили холодные крупные капли воды.

— Видать, купаться-то мы не пойдем с тобой, Кирюшка, — сказал его конопатый крепкий братишка, деловито сплюнув в кусты, совсем как отец.

— Да, видать, не пойдем, — так же серьезно согласился с ним маленький Васютин и тоже сплюнул, стараясь во всем походить на брата. И тут же с надеждой добавил: — А вдруг к обеду пройдет?

— Не-а, — категорично ответил Димка. — Еще и холодно… Купаться мамка точно не пустит.

Тем временем тетя Света, наскоро собрав детям простенький завтрак из бутербродов со сгущенкой и теплого молока, собиралась к захворавшей сестре, что жила в соседней деревне.

— Так, братцы, слушай мою команду! — сказала она, натягивая резиновые сапоги и накидывая на плечи болоньевый плащ. — Умываться, завтракать и скотину кормить. Поросям дадите из ведра, когда остынет. Кроликам — травы вчерашней. И сидите дома, никаких гулянок! А то в соплях меня потом утопите… Буду вечером. Спички не трогать!

Пообещав прилежно исполнить веленое, братья наперегонки бросились чистить зубы, чтобы скорее добраться до любимой сгущенки.

Быстро уничтожив утреннюю трапезу, они принялись коротать непривычно долгий, дождливый день. Пару часов провели за рисованием корявых машинок, несущихся куда-то во весь опор по кривой дороге, петлявшей мимо схематичных оранжевых елок. Оторвавшись от тетрадки с фломастерами, которые они постоянно делили, беззлобно щипая и пиная друг друга, вспомнили про свиней. Дружно схватив ведро четырьмя маленькими цепкими ручонками, понесли его к сараю, где проживал подрастающий хряк Борька. Вылив густое варево из кухонных отходов в корытце, братья выскочили из свинарника, ловко захлопнув крепкую дощатую дверь. Закрыв на крючок, Димка для верности подпер ее поленом, чтобы свободолюбивый Борька ненароком не вырвался в огород. Возмужавший на обильных харчах поросенок частенько устраивал форменные скандалы, надрывно визжа и тараня дверь своего жилища.

Беспокойный хряк мечтал выбраться на просторы огорода. Прильнув внимательным глазом к щели между грубых неструганых досок, из которых рукастый дядя Витя построил свинарник, хряк Борька подолгу любовался обильными всходами на васютинском огороде, мечтая о недостижимых свободе, равенстве и братстве. Когда же эмоции от увиденного переполняли его, чумазый вольтерьянец начинал бунт. Свинячья страсть к жратве не позволяла ему объявить голодовку, а потому он делал ставку на силовое решение вопроса, стараясь попросту вышибить дверь. При этом Борис так истошно вопил, словно из него делали холодец, забыв предварительно заколоть.