А пьянствовали казаки в Мингальском зимовье Пояркова после неудавшегося штурма этого улуса, которое к этому времени ещё, очевидно, сохранилось, ведь прошло всего 9 лет со времени его постройки.

Хабаров использовал его, вероятно, как базу для нападения на Мингальский улус. Имеет значение и указание японца Мамио Ринзо о том, что, по словам местных жителей, в районе Тыра разбойничали казаки. Но это были казаки Хабарова, именно они наделали много шума, а не поярковцы. Сам мыс Поворотный представляет собой высокий берег, выступающий в Амур, который делает здесь крутой поворот. На нём растёт строительный лес, рядом расположено озеро Хилка с впадающей в него горной речкой.

Путешествующий по Амуру художник Е.Е. Мейер в 1857 году в своих письмах с Амура отметил, что недалеко от Михайловского (мыс Поворотный) гиляки строят свои лодки, т. к. здесь имеется крупный и годный лес. Выявлено здесь и месторождение угля. На мысе художник нашёл какую-то старую прямоугольную яму, в которой успела вырасти большая и уже старая лиственница. Возможно, эта яма – след пребывания на мысе русских. Во всяком случае, лучшего места для зимовки, чем на мысе Поворотный, казакам-поярковцам было не найти. Здесь они, по всей вероятности, и поставили своё зимовье.

Локализация казацкого острога, поставленного в гиляцкой земле бунтовщиками из отряда Е. Хабарова, до сего времени представляет проблему. В том, что он здесь существовал, сомнений больше нет, хотя совсем недавно и это оспаривалось д.и.н. Б.П. Полевым. Но в каком месте он был построен, имел название или не имел, – в этом мнения расходятся. Вопрос о факте постройки острога в гиляцкой земле полностью снимается указанием казаков в челобитной (жалобе) на поведение Е. Хабарова на Амуре в 160-1653 годах. Вот отрывок из этого документа: «И как мы холопи твои государевы, доплыли до Гиляцкой земли и божией милостью и государским счастьем из девяти гиляцких родов в Гиляцкой земле девять добрых гиляцких князцев поймали и в аманаты посадили и середи Гиляцкой земли острог поставили тебе, государю, з башнями и тарасы зарубили и хрящём насыпали для ради иноземного приступу…».

Полемика по этому вопросу шла на страницах газеты «Рыбак Хабаровского края», краеведческих конференциях между Б.Полевым, его соратником А. Артемьевым и мной, самозвано представляющим плеяду серьёзных исследователей XVII и XIX веков. Наши противники отстаивали позицию, что Косогорский располагался в районе устья Уссури на мысе Кырма или в районе устья Сунгари – притоков Амура. Я же, как патриот своей малой родины, очень хотел, чтобы он располагался в низовье Амура в нивхской земле. Теперь, когда их нет обоих, приходится самому себе доказывать и оппонировать. Правда в 2010 г. появился ещё один «свежий» взгляд Н.Е. Спижевого, представляющий абсурдный вариант интерпретации старых текстов казаков-первопоходцев, но о нём позже.

Определить правильное название этого острога не так уж сложно, но уточнить его локализацию не так уж сложно, но уточнить его локализацию именно в местности, которую теперь занимает посёлок Тыр, т. е. напротив устья Амгуни, очень сложно. В первоисточниках нет прямых указаний на это, но есть множество косвенных фактов и логических заключений этому.

Начнём с несуразиц, которые держали в плену практически всех исследователей этого вопроса. Считалось, что Косогорский улус и Косогирский острог – это тождественные понятия, или острог обязательно должен был находиться в одноимённом улусе. Например, Б. Полевой в одной из своих последних газетных статей утверждал, что Косогорский улус был поставлен казаками… Как можно поставить улус? Ставить можно острог, а улус это поселение, причём аборигенов. А.А. Артемьев в своей монографии «Буддийские храмы XV века в низовье Амура» сделал резюме по этому вопросу, как ему показалось, пролив свет на него. Он заключил: «Люди отряда О. Степанова (Кузнеца)… провели зиму 1655–1656 годов в Косогирском зимовье, которое, по-видимому, было возведено в Косогорском улусе, находившемся ниже устья р. Сунгари. Зимой 1656 года О. Степанов вынужден был сходить в поход в низовье Амура… Очень возможно, что именно тогда русские люди впервые столкнулись стырскими памятниками».

Получается, что Степанов зимой с отрядом на лыжах или на нартах совершил переход от устья Сунгари до низовья Амура. Теоретически это возможно, но на этот поход ушло бы 3–4 месяца, и это было бы очень рискованное предприятие. Да и в пути как бы они занимались сбором ясака? А указание казаков на то, что на утёсе якобы копано и они нашли колокол и памятные плиты, противоречит зимнему времени, когда такие находки сделать нельзя. Эти измышления Артемьева следует отнести к фантастическим, что говорит о его полном непонимании вопроса. Но самым разрушительным для его фантазии является факт, что, как отмечено в ясачной книге за 1656 год, опубликованной ещё в в 1958 году Б.О. Долгих, сбор ясака в гиляцкой земле Степанов провёл с 22 сентября по 18 декабря с 17 нивхских улусов. Понятно, что сентябрь – это не зима, и, чтобы начать сбор ясака в это время, необходимо прибыть в низовье Амура ещё в августе, так что ни о каком зимнем походе в низовье речи идти не может.

Между прочим, такие несуразицы у историков не редкость. Например, все они как один отмечают зимовку какого-либо отряда, указывая два года, например, 1655–1656 г.г. На самом деле её следует отмечать только одним годом. На данном примере это 1656 год, т. к. новый год до 1700 года начинался с 1 сентября, а зима, естественно, с декабря. Этот недостаток приводит к хронологической путанице. Другой пример: отмечая длину казацкого коча или расстояние на местности, историки исходят из того, что одна сажень равняется 1,76 метра – так называемая маховая сажень. Отсюда ошибочное определение длины коча – вместо 14 метров почти 17 метров

Итак, теперь понятно, что улус и острог – это не одно и тоже. Они могли иметь даже похожие названия, но находились в разных местах на Амуре. Если несуразицы можно расценить как чистосердечное заблуждение от незнания, то о фальсификациях такого не скажешь. Но и они имеют место быть на самом высоком учёном уровне. Так, Б. Полевой в то же статье написал, что Степанов сделал отписку воеводе с Амура 22 июля 1655 года о Ф. Пущине, который хотел идти из Косогирского зимовья на море. А всего через 4 дня, как подчёркивал он, 26 июля Степановым была сделана запись о том, что в Маканьском улусе на р. Сунгари у князя Чекуная удалось получить 20 соболей. Этим создано ложное впечатление, что Косогирский острог находился недалеко от Сунгари. Но истина в том, что отписку эту Степанов написал 22 июля, но не 1655 года, а в 1656 году, поднявшись до этой реки на судах по Амуру с гиляцкой орды, где зимовал и собирал ясак. А к этому времени, но в 1656 г., он действительно уже находился в районе устья Сунгари, но отписку писал, повествуя о событиях и 1656 года, и прошлого 1655 года.

Если прочитать эту запись, то обнаружится, что часть текста Б. Полевой просто опустил: «и сплыл он, Фёдор Пущин, на низ в Гиляцкую землю со мною, Онофрейком, и служилыми людьми вместе… Река пошла, и тот Фёдор Пущин хотел идти из Косогирского зимовья на море, не ведаю куда…и тот Фёдор Пущин из Косогирского острогу пошёл вверх по великой реке Амур… Да послал я, Онофрийко с усть Шингалу (Сунгари) реки государеву ясачную соболиную казну сбору прошлого 163 (1655 г.) и нонешнего, 164 (1656 г.) с даурских, и дючерских, и гиляцких людей к государю к Москве…».