Ему навстречу по лестнице на четвереньках полз Лунгстрём с окровавленными ногами. Снейдер проигнорировал его, переступил через него и побежал вверх по ступеням.

Рулевая рубка была полукруглой, и оборудование походило на приборную панель небольшой спортивной машины. На полу лежал Шэффер.

Тут яхта дернулась, так что Снейдера отбросило на джойстик. Опять взревел мотор. Штурвала не было, как и ключа зажигания – видимо, Шэффер замкнул систему накоротко. Снейдер нашел выключатель и заглушил машину.

Теперь яхта снова спокойно покачивалась на волнах, и Снейдер опустился на колени к Шэфферу. Одна пуля попала ему в плечо, вторая в лицо. Кровь блестела в лунном свете. Он уже не дышал, пульс тоже не прощупывался.

Снейдер закрыл ему глаза. По необъяснимой причине он подумал о детях в розарии. Теперь они все воссоединились – Майбах, Шэффер и остальные.

Затем он поднялся и посмотрел на причал.

– Все в порядке! – крикнул он вниз.

Лунгстрём тем временем добрался до нижней палубы и пытался подтянуться за релинг.

Ван Нистельрой сунул пистолет в кобуру, затем крепко пришвартовал яхту к причалу и тоже выпрямился.

– Какой-то сумасшедший, – выдавил Лунгстрём. – Спасибо, что спасли меня от него.

– На вашем месте я не был бы так уверен, что этот вариант для вас лучше, – сказал ван Нистельрой и подал Лунгстрёму руку, чтобы помочь ему спуститься с яхты.

На берегу вспыхнула мигалка полицейской машины, затем включилась сирена. Одновременно с моря подошла патрульная лодка с поисковыми прожекторами.

Нет, для Лунгстрёма это определенно не лучший вариант, – подумал Снейдер. Потому что не важно, каким будет наказание после сделки с генеральной прокуратурой, Снейдер позаботится о том, чтобы все в тюрьме знали, что сделал Лунгстрём.

Четыре месяца назад

Холодным январским утром Магдалена Энгельман сидела в скудно обставленной гостиной чужой квартиры на окраине Браунау, уставившись на фотографии и газеты, которые лежали перед ней на столе. Больше часа она с нарастающим ужасом слушала, что Грит и Томас выяснили за последние пять месяцев.

Магдалена была шокирована, ее сердце охватил холод.

– Откуда вы знаете обо всех этих ужасах? – наконец спросила она, после того как ее дети закончили свой рассказ. – Об исследованиях с рентгеновскими аппаратами, химических веществах и экспериментах над детьми?

– Следуй по пути денег, и ты найдешь правду, – ответила Грит. – Прошлое министра Хирша привело нас к медицинской технике и в итоге к фармацевтической индустрии. В конце концов мы нашли бывшего химика из Glostermed, который рассказал нам, что, по ему мнению, тогда произошло.

– Тогда идите в полицию, – предложила Магдалена.

Грит сухо рассмеялась.

– Он не повторит своих показаний и будет все отрицать в суде. Он боится – тех, кто стоит за экспериментом со световым полем.

– И поэтому мы убьем всех этих людей, – добавил Томас.

Магдалена глубоко вздохнула и принялась рассматривать фотографии и газетные статьи.

– Значит, это ваш план?

Вальтера Граймса, свою акушерку и настоятельницу она хорошо знала, но был еще старый Янус, которого она видела всего пару раз, и министр Хирш, который раньше, еще будучи детским врачом, тоже иногда появлялся в монастыре.

Кроме того, имелись фотографии доктора Фреды Ромбуш, которая в прошлом работала в Möerweck & Derwald, доктора Лунгстрёма, профессора Вандергаст, а также еще один снимок Хирша вместе с другими сотрудниками Glostermed.

– И вы хотите всех этих людей просто так… убить? – потрясенно повторила Магдалена. У нее пересохло во рту. – Как вы могли подумать, что я такое одобрю?

– Разве ты не слышала, какие преступления они совершили? – спросила Грит.

– Я слышала, – ответила Магдалена. – Но у вас имеются только утверждения этого химика. А есть доказательства для всех ужасных обвинений?

– Недостаточно, чтобы привлечь кого-то к судебной ответственности.

– Но достаточно, чтобы хотеть убить всех этих людей? – недоуменно возразила Магдалена.

– Да. – Взгляд Грит оставался жестким. – Даже если на основе улик дело дойдет до обвинения, все снова будет замято.

– Я не верю.

– Не будь такой наивной, – возразила Грит. – Нет ни жертв, ни потерпевших. Кому интересно все это поднимать? Кому это выгодно? Никому! Мы единственные выжившие, и о нашем существовании никто не знает.

Магдалена молчала. Потерпевшие есть. Некоторые из старых монахинь были еще живы – но, как и Магдалене, за все эти годы им удалось стереть из памяти воспоминания о тех событиях.

– Знаешь, кто все эти люди сегодня? – Грит ткнула в фотографии и статьи. – У них достаточно денег, чтобы откупиться, и в итоге ничего не произойдет.

– А что с насильниками? – спросила Магдалена.

– До них мы не доберемся, – признался Томас. – К сожалению. Об этих событиях нет никаких свидетельств. Мы можем наказать только тех, кто несет главную ответственность за случившееся.

– Я считаю, мы должны их убить, – с ненавистью заявила Грит.

Они хотят отплатить той же монетой.

Томас кивнул, соглашаясь.

Магдалену охватила бесконечная грусть.

– Если вы убьете этих людей, то не будете ни на йоту лучше тех, на чьей совести погибшие дети.

– Но мы можем решить это только так, – сказал Томас. – Нашим способом. Мы этому учились, для этого нас готовили.

– А потом? – Магдалена провела рукой по фотографиям. – Пара виновников умрет, вы будете удовлетворены, но дело никогда не будет раскрыто! – Она подняла глаза. – И мир так ничего и не узнает.

– А хоть бы и так, – ответила Грит.

– Тогда у меня нет другого выхода, кроме как идти в полицию, – сказала Магдалена.

– Отлично! – фыркнул Томас. – И они будут охотиться на нас, чтобы защитить этих выродков.

– Но им придется выяснить причину ваших поступков, – возразила Магдалена.

Они молчали какое-то время.

– А это возможность, – наконец согласилась Грит.

Магдалена улыбнулась. И решила пойти на компромисс.

– Если все эти виновные люди умрут, значит, так и должно быть. Такова Божья воля, потому что ничего лучше они не заслужили. Но не больше семерых. И вы должны дать полиции хотя бы один шанс спасти их, чтобы привлечь к суду.

Томас кусал нижнюю губу.

– Но хотя бы первый должен в это верить, и все должно выглядеть по-настоящему безжалостно, – настаивал он.

– Зачем такая жестокость? – спросила Магдалена.