– Мои дела тебя не касаются. – Анжелика сбрасывает с плеч жакет, прямо на пол, и стремительно шагает дальше. Она не оглядывается; она спешит в свои комнаты.

– Да вы меня настолько ими обременили, что очень даже касаются. Я здесь не хозяйка, но я знаю место каждой диванной подушечки в доме, тогда как вы…

Раздражение Анжелики наконец прорывается наружу.

– Несносное, приставучее создание! Сколько можно талдычить одно и то же, Сьюки Липпард? Твоего неутомимого языка на двоих с лихвой хватило бы! Если тебе угодно посвятить свою жизнь подобным пустякам – на здоровье! Рада сообщить, что моя жизнь состоит – и всегда будет состоять – совсем в другом. Больше не докучай мне своим нытьем.

Сьюки стоит у подножья лестницы, уперев руки в бока, каковая поза свойственна ее матери.

– Но эти так называемые пустяки и есть ваша жизнь, – говорит она. – Иначе быть не может. Или вы не женщина, а не знаю что.

Наверху с грохотом захлопывается дверь Анжеликиной спальни.

Мистер Хэнкок наблюдал за происходящим из окна: женщины в соломенных шляпках и темных повседневных платьях занимаются какими-то своими делами в саду, довольно оживленно переговариваясь. Неужели это та самая Анжелика Нил, на которой он женился? С такого расстояния она выглядит самой заурядной женщиной, а не лучезарным, жизнерадостным чудом, которым он мечтал украсить свой дом. И вот опять этот шепот: «Такого никогда не будет», – и чувство огромной утраты, как если бы полная страсти и неги жена, им выбранная, уже умерла и только ее полая оболочка продолжает существование. Далекий берег, однажды явившийся взору, оказался миражом: то, что он принимал за покрытые пышной зеленью горы, в действительности просто клубящиеся облака.

Когда несколько минут спустя Анжелика врывается к нему в комнату, он совершенно не готов к бурному проявлению ее горя.

– Ах, я этого не вынесу! – истерически восклицает она. – Сегодня к нам на чай приглашены соседские дамы, а я не знаю… я понятия не имею, как с ними разговаривать! Они придут, чтобы посмеяться надо мной, я уверена!

– С чего бы им смеяться над вами? – спрашивает мистер Хэнкок. – Они ничем от нас не отличаются. Завести знакомство с ними в ваших интересах: они представительницы светского общества, к коему теперь принадлежим и мы с вами. Я выбрал прекраснейшую женщину в Лондоне и приобрел для нее прекраснейший дом – так есть ли у них причины для насмешек?

– Да сколько угодно! Больше, чем дюймов в моем теле! Вы, сэр, возможно, и стали ровней знатным господам, или скоро станете, но вы неудачно выбрали жену. Я только компрометирую вас.

«Уж не испытывает ли она на себе то же самое влияние, что и я? – впервые думает мистер Хэнкок. – Не одолевает и ее та же необъяснимая черная меланхолия, что безудержно влечет меня к русалке? Возможно, незримые флюиды печали, источаемые морской девой, заразили и мою супругу?»

Анжелика начинает плакать – крупными, как жемчуг, слезами.

– Меня мучит дурное предчувствие, – говорит она. – Я не оправдаю ожиданий, возлагаемых вами на меня. Я разочарую вас во всех отношениях. Я не умею ни стряпать, ни шить, ни варить пиво. Боюсь, я не сумею понравиться нашим важным соседкам или сравниться с ними в части изысканных манер, ибо меня таковым не учили. – Она глубоко вздыхает, пытаясь успокоиться. – Я ужасно боюсь, сэр.

Мистеру Хэнкоку кажется, что и он тоже вот-вот расплачется. Сейчас самое время рассказать Анжелике про русалку, чья тоска и непостижимость с каждым днем все сильнее завладевают им. Но его пугает мысль о том, что произойдет, если он откроет этот секрет.

– Я здесь, с вами, – слабо выговаривает мистер Хэнкок. А потом огромным усилием воли разгоняет густой туман перед собой и наконец видит очевидное. – Я совсем не уделял вам внимания в последнее время.

– А я – вам.

Жена смотрит на него с выражением чистейшего, глубочайшего горя, и он падает перед ней на колени, утыкается лицом в юбки. Она снимает с него парик и проводит ладонями по щетинистому затылку, каковое прикосновение одновременно приносит облегчение Анжелике и успокаивает мистера Хэнкока. У него такое ощущение, что это милая матушка гладит его по волосам, хотя он плохо ее помнит. Анжеликины пальцы мягко скользят у него за ушами, ласкают макушку. Если кто и отравил их с женой счастье, то только он сам, когда впустил в свою жизнь русалку. Мистер Хэнкок набирает воздуху в грудь, но заговорить так и не решается. Он еще несколько минут остается в прежней позе, отдаваясь нежным прикосновениям, от которых уже давно отвык.

– Мне нужно кое-что сказать вам, – наконец произносит Анжелика.

– Да?

Она говорит еле слышно, словно бы одними губами, но он все же разбирает слова:

– Я потеряла ребенка.

И – ах! – вот оно опять. Мучительное чувство, будто что-то выскальзывает у него из рук.

Мистер Хэнкок ощущает легкую щекотку на щеке и вскидывает голову. Прядь волос, выбившаяся у Анжелики из прически, колышется между их лицами. Бедная жена, воспрянувшая было духом, опять печальна и вся как-то тускнеет.

– Я совсем не уделял вам внимания, – повторяет он.

– Нет, нет. – Вертикальная морщинка у нее между бровей не исчезает. – Что вы могли поделать?

Мистер Хэнкок приподнимается и прижимается лбом к ее лбу.

– Я мог поддержать вас, а это уже кое-что. Я был настолько поглощен… – Фраза остается незаконченной. Он обнимает жену, вдыхая исходящий от нее запах яблоневых листьев и домашней пыли; Анжелика сдавленно вздыхает, дрожь горя пробегает по телу. – Ну-ну, бедная моя голубка. Все хорошо.

Он немного отстраняется и смотрит в ее опухшее лицо, покрытое красными пятнами. Губы у нее мокрые и кривятся, как у ребенка, готового расплакаться.

– Вы сердитесь на меня? – спрашивает она.

– Нет. Нисколько.

Как может он сердиться? Он не чувствует ровным счетом ничего, лишь смутно думает: «Конечно же, иначе и быть не могло. Конечно же, нам не суждено обрести счастье». Сейчас, когда окончательное подтверждение получено, он не в силах вызвать в себе чувство доброты, но вспоминает, какими словами оно обычно выражается, и с трудом находит среди них подобающие случаю, сжимая руки жены.

– Это всего лишь маленькое несчастье, посланное нам для испытания нашей стойкости, – говорит он. – Разве я не ваш муж?

– Да. Вы хороший муж.

– Ну вот. А значит, я ни при каких обстоятельствах не стал бы сердиться на вас из-за подобной печальной неприятности.

Анжелика слабо улыбается сквозь слезы, и мистер Хэнкок думает: «Она совсем не похожа на женщину, в которую я влюбился когда-то». Потом думает: «И ведь с каждым годом она будет становиться все старше. А чем старше человек, тем меньше у него возможностей для счастья». Потом думает: «И что же дальше?» Не случится ли так, что однажды он войдет к ней, а она лежит мертвая в постели? Он на мгновение стискивает Анжелику в объятиях.