Но мисс Лик уже стоит на мелком конце бассейна, сердито глядя на девочек. Я слышу ее резкий голос: «Вы пришли плавать или валять дурака?» И четверо юных созданий молча отталкиваются от бортика и плывут прочь, друг за другом по дальней дорожке.

Бледно-зеленый свет дрожит на мощных плечах и необъятной груди мисс Лик. Она оборачивается ко мне и кивает – быстрое напряжение губ, обознающее улыбку. Тем самым она сообщает, что спасла меня от докучливого внимания юных дурочек и что с ней мне ничто не грозит. Я нахожусь под ее защитой. Потом она снова ныряет и плывет прочь, взбивая воду со звуком икающей пушки.

Девочки уже развернулись и приплыли обратно, но теперь они не решаются остановиться на этом конце бассейна. Мисс Лик не любит детей и ненавидит красивых девочек. Эти десятилетние очаровашки все, как одна, тоненькие и высокие, с чистыми, свежими лицами. Их напугала не я, а мисс Лик.

Наверное, причина в том, что я старая. Будь я их ровесницей, они бы встревожились, потому что могли бы представить себя на моем месте. Они уверяют друг друга, что я «такой родилась». Так спокойнее всем, им самим и мне тоже. Ничто не заставит меня их обидеть.

Но они правильно делают, что боятся мисс Лик. Она может утратить контроль над собой и смолоть их в муку.

Мисс Лик учит меня плавать. Обхватила меня руками, удерживает на воде и бормочет:

– Выгните спину, приподнимите голову. Хорошо. Теперь бейте ногами по воде. От бедра.

Она смотрит на меня внимательно и серьезно. У нее теплые руки. Я лежу на спине, щурюсь на ее большое, мясистое лицо и понимаю, что она – мой единственный друг за всю жизнь. Мы находимся на такой глубине, что меня накроет с головой, если я встану на ноги. Если она меня отпустит, я уйду под воду. Вода глухо гремит от ударов других пловцов. Блики света, отраженные от воды, пляшут на стенах. Мисс Лик крепко держит меня, не дает утонуть.

– Хорошо, Оли, – говорит она и улыбается.

Рост мисс Лик – шесть футов два дюйма, сложение – как у тяжелоатлета. Ей еще нет сорока, обхват ее бицепсов – двадцать дюймов. Обхват моих бицепсов – всего семь. Мой рост – тридцать шесть дюймов. Вес – шестьдесят четыре фута. Мне тридцать восемь, и я уже очень старая. Мой артрит старше меня лет на семьдесят. Но мисс Лик – старее, потому что ближе к смерти. Мисс Лик держит в руках бомбу, которая убьет ее, и не собирается выпускать.

– Бейте ногами, – говорит она и улыбается.

Меня вдруг обжигает печаль, крутит болью живот. Это все из-за Миранды, в ярости говорю я себе. Это она виновата. Не будь моя дочь мелкой шлюшкой с куриными мозгами, я бы не оказалась в таком положении. Я осталась бы тихой стареющей карлицей, которая никогда в жизни не причинила вреда ни единой живой душе. Но вот она я, лежу на воде в объятиях человека, которого собираюсь убить. Когда я перестаю дергать ногами и сгибаюсь пополам от боли, мисс Лик с беспокойством склоняется ко мне.

– Вода в нос попала? – спрашивает она, мягко приподнимая мой горб своей большой теплой ладонью. – Вы ее проглотили?

Я смотрю на нее сквозь запотевшие темно-зеленые стекла и вижу складку жира, закрывающую артерию на ее шее.

Мисс Лик зовет меня в гости, но я отказываюсь от приглашения. Тогда она говорит, что отвезет меня домой и уложит в постель.

– Господи, вот я безмозглая! – стонет мисс Лик уже в машине. – Обращалась с вами так, словно вы чертова глыба, как я сама!

– Ничего страшного, – отвечаю писклявым голосом, вцепившись обеими руками в мягкую кожу переднего сиденья. – Ничего страшного, – повторяю я, хватаясь одной рукой за приборную панель, а другой – за подлокотник, чтобы не свалиться в темный колодец под сиденьем, когда мисс Лик тормозит у светофора на темной улице.

– Может, мне все-таки подняться с вами? Сварю вам суп. Я же знаю, что вы ничего не едите.

– Я сама справлюсь, спасибо. – Я дергаю ручку и никак не могу открыть дверцу. Но вот она наконец открывается, и в салон врывается прохладный вечерний воздух, приглушая едкий запах хлорки от мисс Лик. – Я отключу телефон и завалюсь спать. Завтра рано вставать, утром у меня запись.

Когда я выхожу из автомобиля, мисс Лик тянет руку и легонько касается моего горба.

– Давайте я завтра заеду за вами и отвезу на студию.

– Я сама справлюсь, спасибо. – Голова словно набита ватой, мысли путаются. Если я сейчас не сбегу от нее, то рассыплюсь на части и все испорчу. – Я очень вам благодарна. Увидимся завтра в бассейне.

Я хватаюсь за дверцу двумя руками и захлопываю со всей силы. Потом разворачиваюсь и мчусь к подъезду, потому что мисс Лик никогда не уезжает, не убедившись, что я благополучно вошла в дом.

Это дом современной постройки, и мисс Лик могла бы пробить кулаком мою дверь так же просто, как выдать отрыжку. А выдать отрыжку она умеет. Может прорыгать каждую букву в имени «Гарри Гудини», если ее попросить, и ей нравится, когда ее просят. И все же я запираю хлипкую дверь на все замки и отключаю телефон. Я сказала мисс Лик, что собираюсь лечь спать, и не могу рисковать, чтобы у меня было занято, если она позвонит проверить, все ли у меня хорошо.

Сегодня вечером у Хрустальной Лил вывозят мусор. Мне надо попасть домой. Такси нынче дороги для карлиц со скромным доходом, которые снимают себе дополнительные квартиры, посещают бассейн в частных клубах и мнят себя праведными убийцами. Я забираюсь на табуретку, чтобы посмотреться в зеркало над раковиной в своей новой ванной. Поправляю парик и очки, фальшиво улыбаюсь отражению, потому что так мне и надо, раз я такая чувствительная дурында. Дала слабину. Преисполнилась сострадания к мисс Лик. Небольшая прогулка – две мили пешком в холоде и темноте – научит мои коленные суставы уважению к самоконтролю и дисциплине.

Усталость кружит мне голову. Когда я выхожу в переулок за домом Лил, моя голова будто плывет в воздухе в нескольких футах от тела, и я беспричинно хихикаю. Понимаю, как выгляжу со стороны. Жалкое зрелище. Я не решаюсь войти через переднюю дверь – на случай, если мисс Лик вдруг захотела за мной проследить.

Старая карлица поднимается по темной, пропахшей кошачьими испражнениями лестнице на крышу заброшенного гаража. Ноги болят, колени умоляют о длительном отпуске на Бермудах. «Ох», – кряхтит альбиноска с лягушачьим лицом. Ее бедренные суставы раскалились даже не добела, а до какого-то странного цвета, неизвестного плоскогрудой горбунье. «Ох-ох-ох,» – стонет лысая старая дура и останавливается, привалившись к открытой двери на крышу.

Серый воздух подсвечен фонарем в дальнем конце переулка. Плоская крыша гаража подступает вплотную к высокому деревянному зданию. Серебристые капли дождя падают в склизкую лужу, собравшуюся в центре крыши. Пожарная лестница вдавлена ножками в гудроновое покрытие. Мисс Оли, третий или четвертый ребенок Биневски – в зависимости от того, что считать, головы или жопы, – снимает очки с темно-синими стеклами, трет кулаками выпученные глаза, стирает пот с переносицы, широкой и плоской, и возвращает очки на место. Морща лоб, поднимая брови, которых нет, мисс Биневски отступает от двери, осторожно огибает лужу по краю, подходит на ватных ногах к металлической пожарной лестнице. Теперь – вверх по мокрым, покрытым сажей ступенькам. После первого пролета она прекращает подъем, кладет подбородок на перекладину перед ней и отдыхает ровно три вдоха и выхода, размышляя о том, не пора ли обзавестись старушечьей клюкой. Или может, двумя клюками, достаточно крепкими, чтобы безмозглая старая жаба могла бы с их помощью тянуть себя вверх по этим мокрым, зассанным кошками ступеням, а не хвататься за них руками.