— Так всё же Дух Науки победил. А как же катастрофа — земля застонала. Небо разверзлось…

— Дух победил.

— Духовная победа?

— Да нет. Ты пока слова «дух», «духовное» понимаешь превратно, скорее как иносказание. Дух — высшая субстанция, жизнь любой жизни, он и есть бытие.

— Значит, Харрон покушался на само бытие?

— Да, но он об этом не знал. Он был отмычкой, инструментом. Иная сила готовила вторжение. Есть зло, масштабы которого человек не в силах постичь. Оно воюет с духом во многих мирах. То зло, которому противостоит Солнце нашего Мира, стремится ворваться в миры Геи, пребывающие в едином законе двойниковости, законе нашего духовного Солнца. В противостояние с этим злом, вовлечен и ты, Данила.

— Что я должен делать?

— Ничего не должен. Здесь живут по своей любви, в свободе. А что можешь сделать — узнаешь от учителей, они у тебя будут.

— Двойниковые миры — что это? Я хочу понять.

— Планеты — двойники по отношению к своей звезде. У них один общий закон: кружение вокруг звезды, восприятие ее света, многое у них связано со звездой. Есть законы иного порядка, иной величины. Они проникают сквозь вселенные. Любая планета пребывает не в одном лишь законе звезды, но во множестве иных законов. И в этих законах она — двойник. Наш мир — средоточие закона, объединившего миры Геи из разных вселенных. Суть этого закона ты поймешь не скоро. А теперь следуй за мной, Данила, я покажу тебе нашу землю.

После экскурсии Данила вновь встречает Цареграда и Пимского.

— Не заблуждайся, Данила, там я был именно алкоголиком, — улыбается Пим.

— А у меня стать алкоголиком не получилось, — сообщает Григорий.

— Интересно, какие здесь звезды? — спрашивает Данила, глядя вверх.

— Смотря откуда смотреть. Отсюда их никогда не видно.

— Даже ночью?

— Ночи здесь не бывает, — объясняет Пимский. — Только когда просыпается ностальгия по Гее, тогда наступают сумерки. Не забывай, то, что здесь видишь, — сплошь твое состояние.

— А как же звезды?

— Пошли, — Григорий тянет Данилу за руку, и они уже стоят у подножия изумрудной горы.

Гора бархатно-изумрудными склонами устремляется в небесную синеву. Блики света ослепительно вспыхивают на гранях кристаллических выступов. Выступы огромны, каждый с добрую земную гору.

— С ее вершины видны звезды, потому что гора общается с космосом. Но ты так высоко подняться не сможешь, а мы тебя мучить не станем. Поднимемся до половины, — предлагает Пимский.

Данила пожимает плечами, ничего он не поймет с этими двумя — то ли шутят, то ли нет.

Но на склоне горы он забывает свое недоумение. Здесь совсем иное состояние. Кажется, что грудь большая-пребольшая, что внизу само небо, а вдали на горизонте неведомые земли, много земель — самые разные оттенки; есть темные сиреневые пятна, и в них загадочно мерцают россыпями огоньки — они словно видят его, что-то говорят ему, и он как будто слышит их голос; есть золотистые с розоватым отливом; есть пятна будто рассветного зарева — наверное, в тех землях восходит солнце.

Да, выше уже не подняться. Данила подпрыгнул — его словно мяч для пинг-понга толкнуло вниз.

— Э-э, не так резво, приятель, — подает голос Пимский. — Незачем опыты ставить. Ты здесь чем выше, тем тяжелее.

— Зато легко говорится о великом! — говорит Григорий. — А теперь к делу. Спрашивай, задавай вопросы.

— Я с солнцем разговаривал… Это и было Солнце Мира?

— Голос Его, а видел состояние общения, вашего единения.

— Мне кажется, Григорий, у Данилы есть такой вопрос: как же это ты, дорогой Григорий, мог обратиться через роман Нины к Даниле, если ты в нем, в Голубцове, еще не пробудил память о двойниках?

— Согласен, есть такая логическая проблема. Видишь ли, Данила, я как-то должен был соединиться с тобой, затем соединить тебя со стихией памяти двойниковых миров…

— Выражение «стихия памяти» — это жаргонизм, — вставляет Пимский.

— Ничего, мне нравится. Роман был нужен, чтобы Марк сам соединился со стихией памяти — вы с ним, в общем-то, далеки от нее. Странный роман, правда? Все мои фразы, записанные Ниной, соединяли Марка с памятью. Главное было, чтобы он меня искал и не забыл. И не поверил в то, что меня никогда не было. Как только он соединился со стихией памяти, я смог добраться и до тебя. Помнишь, каково оно было поначалу — попадать в память других миров? Извини, я не мог инициировать эти первые контакты в подходящее время — плохо видел твой мир. А когда и ты глазами Марка прочитал роман Нины, вот тогда общение пошло. Видишь ли, мне нужно было исчезнуть не только из мира, но и из его стихии памяти, иначе нас всех подстерегала большая беда. Исчезнуть было в моих силах. Заметим, что уходя из памяти мира, я уходил, разумеется, из памяти всех его обитателей. С другой стороны, для того, чтобы добраться до тебя, мне надо было, чтоб Марк хорошо меня помнил. Я мог некоторое время удерживать свой образ в его памяти. Но рано или поздно и он или поверил бы, что меня не было, или повредился бы в рассудке. Роман-напоминание, — Григорий широко-широко улыбнулся и испустил длинный жемчужно-розовый флюид довольства, — моя собственная придумка, с его помощью нам удалось обмануть стихию памяти!

— Раз так… А как же ты ей помог его написать?

— Сама она писала. Иначе нельзя, должно было получиться самостоятельное произведение, без моей помощи, мою помощь материя тоже забыла бы. Я просто общался с ней. Нина хоть и… ну ты понимаешь, какой человек, но через нее мне помогало Солнце той Геи.

— Вот, Данила, всегда это так. В каждом мире нам помогает его Солнце. В твоем — Дух Науки, этот помощник был, как понимаешь, не вполне овеществлен.

— Наведенное галлюцинаторное воздействие? — старается понять на свой лад Голубцов.

— Не гадай. Просто духовная субстанция.

— Переменим, однако, тему, — предлагает Григорий.

— Что за зло такое, о котором говорил гиперборей Румворис? — спрашивает Данила.

— Мы, двойники, рождены, чтобы связывать миры, разные вселенные, чтобы существа из разных вселенных смогли общаться…

— Когда дорастут до этого сами, — уточняет Пимский.

— Но зло желает завладеть всем законом двойниковости, стать хозяином над мирами, оставить наш мир-звезду в одиночестве. Грубо говоря, оно желает выхватить из вселенных миры Геи — вся жизнь из них уйдет, — и создать свою антивселенную.

— Ты, Данила, как раз родился в канун последней битвы. Скоро произойдет решающий бой. Мастер Ри уже стоит в предопределенном месте, и Воин Солнца готов.

— Кто?

— Воин Солнца. Из нас, двойников, самый необычный — Мастер Ри. В нем нет субстанции жизни его Геи.

— Поэтому нет судьбы и, как говорил странник, его имя не записано в Книге Судеб.