Поскольку военные конфликты тянулись год за годом, уже сама численность демобилизованных ветеранов гарантировала, что цене войны придется уделить какое-то общественное внимание. Термин посттравматическое стрессовое расстройство, или ПТСР, занявший теперь место в диагностическом каноне, также стал общеизвестным. В статье для New York Times майор армии США Дэймон Армени описывает свои переживания таким образом:

Признавая сильное чувство стыда, побуждавшее его скрывать свои симптомы годами, Армени объясняет решение высказаться публично:

Тем временем исследователи продолжали скрупулезно документировать психиатрические военные потери. С 2004 года уровень самоубийств в армии США вырос настолько, что число смертей в результате самоубийства превысило число потерь в бою[676]. В ходе недавнего опроса ветеранов, вернувшихся после исполнения воинского долга в Ираке и Афганистане, исследователи выяснили, что почти у каждого четвертого (23 %) проявились симптомы ПТСР[677].

Как ни печально, мужчины, больше всех нуждавшиеся в услугах психиатрии, обращались за ними реже всех. Когда в одном исследовании их попросили назвать опасения, которые могли бы помешать им обратиться к консультанту, 65 % опрошенных признались, что боятся, «что в них будут видеть слабаков». Эти солдаты считали, что командование или сослуживцы будут менее уверены в них, если станет известно об их общении с консультантом. Чувство стыда, вызванное несоответствием идеалу неуязвимого воина, завставляло молчать этих мужчин и обрекало их на страдания в изоляции[678]. В этом отношении мало что изменилось со времен войны во Вьетнаме.

Тем временем повторные исследования ветеранов Вьетнама способствовали еще более отчетливому пониманию ужасных долгосрочных эффектов войны. Масштабный проект под названием «Национальное исследование реадаптации ветеранов Вьетнама» был впервые проведен в 1980-х годах (см. главы 2 и 3)[679]. Подводя итоги данных, полученных в результате этого опроса, исследователи снова подтвердили, что тяжесть воздействия боевой обстановки была единственным наиболее важным фактором, определяющим, разовьются ли у солдата симптомы ПТСР.

Однако даже среди людей, которые прошли через самые тяжелые бои и развили ПТСР, большинству удалось со временем восстановиться. Через 10–15 лет после демобилизации большинство военных, отвечая на вопросы Национального исследования реадаптации ветеранов, сообщили, что их симптомы сошли на нет – с лечением или без него. Вследствие этого возник следующий вопрос: что отличало мужчин, которым удалось восстановиться, от тех, у кого болезнь приобрела устойчивый хронический характер?

Неудивительно, что самыми резильентными оказались те, у кого было наибольшее преимущество в зрелости, уровне образования и социальной поддержке. И наоборот, на людях, израненных невзгодами в детстве, психололгические шрамы войны заживали дольше всех. История насилия в детстве делала мужчин особенно уязвимыми для развития хронического ПТСР. Юный возраст на момент вступления в армию, низкий уровень образования, проблемы с алкоголем или наркотиками в семье, тюремное заключение кого-то из близких родственников были дополнительными довоенными факторами риска, предсказывавшими длительные трудности после возвращения с войны. Среди мужчин, которые перенесли и невзгоды в детстве, и участвовали в тяжелых боях, подавляющее большинство продолжали соответствовать критериям диагноза ПТСР даже через десять-пятнадцать лет после возвращения из Вьетнама.

Помимо тяжести боевого опыта и бед, пережитых в раннем детстве и отрочестве, был еще один мощный фактор, предсказывающий развитие травматического стресса, – совершение военных преступлений. Ветеранов, участвовавших в исследовании, спрашивали, были ли они свидетелями или участниками причинения вреда гражданскому населению или военнопленным, и примерно каждый десятый ответил утвердительно. Осталось неясным, что отличало военных преступников от тех, кто никогда не нарушал правил войны. Было очевидно, что есть некая связь с воздействием тяжелого боевого опыта, но даже из тех мужчин, кто подвергся экстремальному воздействию боевой обстановки, большинство не признали, что причиняли ущерб гражданским или пленникам.

Люди, совершавшие военные преступления, узнали, что это влечет за собой последствия. Среди военных преступников почти у двух третей (63 %) развились симптомы ПТСР; среди тех, кто никогда не причинял вреда безоружным, таких было 15 %. Более того, на момент исследования 40 % военных преступников по-прежнему страдали ПТСР – среди солдат, не причинявших вреда гражданским лицам и военнопленным, этот показатель составил 6 %. Авторы этого исследования рекомендовали с осторожностью подходить к моральным и этическим проблемам, с которыми сталкиваются солдаты во время операций по борьбе с повстанцами[680]. Более тридцати лет назад психиатр Роберт Джей Лифтон описывал такие оккупационные войны как «ситуации, порождающие крайнюю жестокость» и предупреждал о глубокой моральной травме, нанесенной участвующим в них солдатам[681]. Предсказания Лифтона оправдались в историях этих ветеранов.