Видимо, «марсианец» оскорбил его эстетические чувства.

Поверх охристых разводов, завитков и вмятин купол «украшали» черно-фиолетовые кляксы с прожилками, образуя сюрреалистический узор. Вход представлял собой разверстую пасть чудища. Над пастью кроваво мерцал единственный глаз. Рядом со входом имелась табличка с надписью. Вверху крупно: «Иллюзион „Кромешный ужас“. Ниже чуть помельче: „Оптимистам вход воспрещен!“ А в самом низу таблички курсивом: „Весь мир – иллюзия. Почувствуй себя реалистом!“

Им навстречу выбежал, мелко семеня, улыбчивый азиат в драном лиловом халате до пят. Он и Она, не сговариваясь, мысленно обозвали азиата сперва «япошкой», а там и просто – «макакой». Неважно, кем он был на самом деле: казахом, бурятом или чистокровным хохлом в гриме. И то, что «макака» облачен не в кимоно, а в халат, не играло никакой роли. Хоть переодень его в тридцать три кимоно с видами Фудзи, макака останется макакой.

– Заходити, заходити! – «Япошка» принялся кланяться на манер болванчика, пыхтя и моргая лживыми заячьими глазками. – Осенно страсная узаса! Осенно! Не пожареете! О! Страсней харакири!

– Зайдем?

Он пожал плечами. Решай, мол, сама.

– Надеемся, там у вас действительно страшно?

– Страсно-страсно! Не сомнивацца! Три гривня, позаруста. Один чиравек – один гривня. Один прюс один – порусяецца всего три гривня! Десиво-десиво!

– Не порусяецца! – возмутился Он, передразнив нахальную «макаку». – Никак не порусяецца! Один плюс один будет два!

А Она подумала, что подлец-зазывала странным образом путает буквы в словах. И акцент у него появляется и исчезает. Точно хохол. В гриме.

Актеришка задрипанного ТЮЗа.

«Япошка» дико обрадовался, словно подслушав Ее мысли:

– Два! Один прюс один – порусяецца всего два! Не три!

Он хохотал басом и для верности тыкал в посетителей пальцем: один, значит, плюс один, и никак три не порусяецца.

– Два! Со скидкой! Васи биреты, позаруста! И нарево, все время нарево. Страсно-страсно, но бояцца не нада!

Напутствуемые таким образом, они вошли в оскаленную пасть. «Дешевка, – думал Он. – Зачем я сюда поперся? Ну-ка, где пластмассовые скелеты, тряпичные зомби, манекены-висельники и уроды из папье-маше? Нету? Впрочем, у самого входа их и не должно быть. Чтобы человек успел слегка расслабиться…»

Они поворачивали налево, следуя совету макаки, когда вслед им долетело:

– Наш иррюзий – луччий качества! Как везде!

Двоих рассмешило это последнее: «как везде». Философ, однако. Конфуций драный.

Но смеяться они раздумали.

Верней, голем раздражения опять заворочался и решил, что смеяться – глупо.

Предчувствия их не обманули. За первым же поворотом из стены выскочил черт. Кровавая подсветка должна была добавить инфернальности исчадию ада, но Он и Она лишь страдальчески скривились. Кудлатый мех на морде (небось из старой шапки сделали!), тусклые светодиоды в «глазах», пластмассовые рожки с пузырями краски. Убожество.

– Левый рог обломан. Ничего у нас не умеют.

– А починить лень…

Черт обиженно заскрипел механизмом и, осознав собственную никчемность, убрался в нишу.

После черта долго не было, простите за каламбур, ни черта. Видимо, предполагалось, что ожидание притаившихся кошмаров пощекочет гостям нервы и выбросит в кровь порцию адреналина. Вместо адреналина Им и Ею овладела скука. И тут на них с потолка свалился ангел. Закачался над головами, шелестя крыльями и сияя электронимбом. Колыхались полуощипанные, траченные молью крылья. Сыпался куриный пух. Белоснежные одежды смахивали на балахон, украденный у зазевавшегося куклуксклановца. Из стоптанных сандалий сиротливо торчали босые пальцы манекена. Лицо у ангела каменело тупым равнодушием. Мол, давно здесь висим…

– «Horror» местного розлива! – презрительно фыркнула Она.

«С каких это пор ангелы числятся по ведомству ужасов?» – подумал Он.

Через несколько шагов они уперлись в обшарпанную дверь. К двери была косо приколочена эмалированная табличка, явно приватизированная с трансформаторной будки: на ней скалился пробитый молнией череп. Он решительно толкнул дверь, и они оказались… снова в парке. С обратной стороны дурацкого аттракциона.

Все?!

Двое в растерянности переглянулись. В груди закипала детская обида: и тут обманули!

– Ну, знаешь! Это просто надувательство! Надо пойти, потребовать назад деньги. Хотя бы половину.

– Неудобно…

– Тебе всегда неудобно! И прибавки к окладу попросить неудобно, и Таисью Ефимовну осадить, и папочке своему возразить…

– Между прочим, это ты предложила сюда зайти!

– У тебя всегда я виновата! На себя посмотри!..

Они быстро шли прочь из парка, отрывисто переругиваясь по дороге.

Каждый мрачно глядел себе под ноги.

* * *

Он и Она дулись друг на друга еще два дня. Потом помирились; верней, все пошло, как обычно. Жизнь вернулась в накатанную колею, из которой, по большому счету, никуда и не выбиралась. Время от времени они снова ссорились. Скандалы возникали по пустячным поводам, но тлели долго – неделями, а то и месяцами. Оба старательно припоминали былые обиды, ерунда разрасталась до несмываемых оскорблений, сотрясающих основы внутреннего мира оскорбленного.

Впрочем, до рукоприкладства и битья посуды дело не доходило.

Однажды на корпоративной вечеринке Он хватил лишнего и развязно заявил шефу: «Вы не умеете завязывать галстуки, старина! На вас галстук висит, как удавка. Да и этот костюм… костюм надо уметь носить! Это целое искусство. Наняли бы какого-нибудь стилиста, что ли?» Он плохо помнил, что еще наплел шефу. Но на следующий день выяснил, что фирма более в его услугах не нуждается. «Ну и ладно! – думал Он, получая расчет. – Я бы и сам ушел. Работать под началом лоховатого самодура? Увольте-с!»

Вот, значит, и уволили.

Хотя дома Он гордо заявил, что ушел сам.

Естественно, Она устроила Ему скандал. Благо повод имелся роскошный.

– Куда ты теперь пойдешь?! – кричала Она, комкая в руках посудное полотенце. – Кому ты нужен?! Там у тебя была перспектива, мог стать начальником отдела, а теперь что? Все с нуля?! Что? Лох и самодур? Он – лох? Да ты сам лох последний! Фирма расширяется, от заказов отбоя нет, вот тебе и «лох»! Ты всегда был неудачником! Мямлей и неудачником!

Он не выдержал, взорвался в ответ. Впервые назвал жену шлюхой, хотя вроде бы никаких оснований к тому не было. Просто слово на язык подвернулось.

Весной подали на развод.

Разошлись они на удивление мирно, даже при разделе имущества особых ссор не возникло. На какой-то миг обоим подумалось: а может?.. Нет. Не может и не хочет.