– Что будем делать дальше, учитель?

Иван Терентьевич никак не отреагировал на слово «учитель»:

– Придет Матвей, поговорим. Одно могу сказать точно: нас сейчас ищут не только Рыков и его коллеги по Союзу Девяти, ной спецподразделения ФСБ и МВД.

– Они-то с какого краю здесь оказались? Мы же ничего противозаконного не сделали.

– Это смотря как подать информацию тем, кто приказывает. После того как Матвей перекрыл границу нашей реальности с более высокими планами «розы реальностей», Союз Девяти потерял свою былую силу. Неизвестные стали допускать промахи и ошибки… как и в данном случае. Началось все с кражи «глушаков», а ФСБ не та организация, которая прощает такие ошибки. Для нее этот случай стал чем-то вроде лез-мажесте. Думаю, Рязанская область в настоящее время обложена со всех сторон. Так что неизвестно, кто первый выйдет на нас.

– Да уж, перспектива будь здоров… – промычал Василий. – Хрен редьки не слаще… хотя по мне – лучше драться с нормальными профессионалами и даже с зомби, чем с господином Рыковым и его коллегами.

– Вообще-то лучше не драться ни с кем.

Василий согласно кивнул и тоже улегся на траву, раскинув руки.

Матвей с Кристиной пришли через полчаса.

Кристину было не узнать. Оживлена, деятельна, румянец вернулся на щеки, тени под глазами исчезли, и лишь глубоко на дне глаз все еще не растаяла тень обреченности и страха.

– Крис, иди к нам, – раздался с водной глади голос Стаса. – Вода теплая.

Кристина посмотрела на Матвея, и тот с едва заметной улыбкой закрыл глаза, разрешая купание.

– Ну что, милостивые судари, спасатели девиц, оценили наше положение?

– Положение, как всегда, безнадежное, – ухмыльнулся Василий. – За нами идет целая стая охотников, а скоро будет не одна и не две. Предлагаю сдаться, иначе все потеряем.

Не всегда понимавший Васин юмор Иван Терентьевич посмотрел на него с тревогой и мягко сказал:

– Не паникуй, мэйдзин. Есть хорошая тибетская пословица: теряешь жену – приобретаешь свободу, теряешь здоровье – приобретаешь удовольствие, теряешь деньги – приобретаешь опыт, теряешь надежду – теряешь все.

Василий засмеялся, видя, как на лицо Парамонова ложится печать озабоченности. Улыбнулся и Матвей:

– Все в порядке, Иван Терентьевич, он шутит. Я еще не видел, чтобы этот мрачный тип сдавался, какой бы безнадежной ситуация не казалась. Мне нужна ваша помощь… и Улина тоже.

Парамонов испытующе глянул на Соболева, и тот уточнил:

– Я хочу выйти за «круг великого молчания».

– В ментал?

– Выше, в логос. А для этого нужна ваша подстраховка, чтобы, во-первых, отсечь возможную пеленгацию, а во-вторых, вернуться обратно в свое тело, а не в чужое.

– Это опасно.

– Знаю, но другого выхода нет. Нас действительно обложили со всех сторон, как зайцев, и живыми не выпустят. У всех приказ: уничтожить любой ценой! Поэтому мне хочется заручиться поддержкой эгрегора Собирателей или Хранителей, чтобы нам помогли.

– Какую помощь вы ожидаете?

– Самую что ни на есть материальную. Нам надо не только выбраться за пределы оцепления, но и опередить кое-кого.

– Союз Девяти?

– Его лидера, Бабуу-Сэнгэ. Вы слышали что-нибудь о кодонах, особых программах гипервнушения?

Лицо Парамонова напряглось, на мгновение стало грозным и властным, каким Василий его еще не видел.

– К сожалению, слышал. Снова из небытия выплыло это адское изобретение Инсектов.

– О чем вы? – недовольно осведомился Василий. – Не могли бы говорить понятней?

– Кодон – это и есть Слово Власти, Слово Бога, – сказал как бы нехотя Иван Терентьевич. – В физическом смысле это суперпозиция тонких полевых состояний вакуума, зона бифуркации, оказывающая максимальное психофизическое воздействие на глубины подсознания человека. – Он повернул голову к Соболеву:

– Вы меня встревожили, Матвей. У Бабуу-Сэнгэ есть кодон?

– Да, им его снабдил верховный координатор Союзов Хуан Креспо. И теперь по Земле начинает расползаться кодоновая агрессия, означающая конец вида Хомо сапиенс… чего, собственно, и добивался Монарх Тьмы. Я думаю, он уже присутствует в астрале и ментале в виде проективного поля и готовит Изменение. Как долго осталось ждать, я не знаю.

У костра, постреливающего угольками, разлилось молчание. Василий, как более несдержанный, хмыкнул:

– Иной раз мне кажется, что я сплю… что ничего этого нет. Нет леса, реки, озера, вас… врагов и друзей… нет вообще реальных вещей, а есть лишь мои иллюзии… и так иногда хочется проснуться!

– В восемнадцатом веке жил такой немецкий ученый, Лихтенберг, – рассеянно проговорил Парамонов. – Однажды он сказал: «В настоящее время я тоже полагаю, что вопрос, имеют ли вещи вне нас объективную реальность, лишен всякого разумного смысла».

– Вот-вот, – проворчал Василий. – Видимо, ему казалось то же самое, что и мне.

– Вы мне напомнили… – медленно сказал Матвей, глянув на Ивана Терентьевича. – Кроме кодонов, есть и иные точки бифуркации…

Парамонов пристально посмотрел на него, их взгляды встретились.

– Вы имеете в виду… эйнсоф?

– Да.

– Это не выход из положения.

– Не уверен… наверное, не выход… к тому же я не знаю его координат.

– Вы его искали?!

– А разве в этом есть нечто предосудительное?

– Если вы искали эйнсоф через ментал, то нам действительно отсюда не вырваться! О ваших поисках наверняка знает Бабуу и сделает все, чтобы вас нейтрализовать. Вплоть до сговора с Монархом!

– Нейтрализовать – значит убить? – уточнил Василий, не совсем понявший, о каком эйнсофе идет речь. Парамонов пропустил его вопрос мимо ушей.

– Где вы искали?

– Везде… В Москве, в России вообще… во всем мире. Это должен быть какой-то знаменитый храм или собор, но их слишком много. Я не нашел.

– Подмосковье смотрели? Патриаршыо резиденцию в Свято-Даниловом?

– Свято-Данилов монастырь в первую очередь, а вот Подмосковье не все. – Матвей вдруг побледнел. – О Господи… Сергиев Посад!

Парамонов покачал головой.

– Вы не проверили Троице-Сергиеву лавру?..

Матвей закрыл глаза, побледнев еще больше.

– Ты что, Соболь? – придвинулся к нему встревоженный Василий. – Тебе плохо?

– Мне надо настроиться… не мешай.

Парамонов успокаивающе положил руку на плечо Соболева.

– Давайте сделаем это вместе, Матвей.

Соболев открыл глаза, мерцающие нестерпимым ледяным огнем, глубоко вздохнул. Посвященные молча смотрели друг на друга. Потом Парамонов протянул руку и пожал протянутую к нему руку Соболева. Рукопожатие породило искру тихого оранжевого разряда, на миг озарившую все вокруг.