— Как ты думаешь, — робко произнесла она, — если я научусь делать это хорошо, мой господин позволит мне носить одежду?

Дженис пожала плечами:

— Если ему понравится твой танец и все остальное, что ты сделаешь, может, он и выделит тебе лоскут.

— Я буду очень стараться, — вздохнула блондинка.

— Посмотрим, — прищурилась Дженис. — Не забывай, что он в первую очередь мой господин, а потом уж твой.

— Да, госпожа, — потупилась блондинка.

Новые рабыни неизменно говорили «госпожа», обращаясь к Дженис, Элис или Тенде. Мы с Кису решили, что это поможет поддерживать порядок. В обучении рабынь необходима строгая дисциплина, поэтому девушек с самого начала заставляют называть женщину-инструктора «госпожа», независимо от того, рабыня она или свободная женщина.

— Ты почти такого же роста, как я, — заметила Дженис.

— Да, госпожа.

Бывшая талуна была ростом около пяти с половиной футов и весила около двадцати девяти горианских камней — сто шестнадцать фунтов.

— Теперь сядь и скрести лодыжки, — приказала Дженис. — Набрось на них петлю, словно тебя связали. Когда я подам знак, сбрось петлю, встань и потянись всем телом, как рабыня перед господином.

— Да, госпожа, — сказала блондинка.

Я мысленно усмехнулся. Могла ли Дженис, живя на Земле, представить, что когда-нибудь будет обучать другую женщину искусству услаждать мужчин? Гордые земные женщины выше этого… пока на Горе с них не сорвут одежду и не закуют в стальной ошейник. Тогда они, не жалея сил, начинают постигать науку наслаждений. И немудрено — от этого зависит их жизнь.

— Неплохо, — одобрила Дженис.

— А ты научишь меня ублажать господина губами и языком? — спросила блондинка. В голосе ее звучала мольба.

— Может быть, — произнесла Дженис, — если ты принесешь дров и выстираешь мою одежду. Только не смей трогать одежду господина!

— Хорошо, госпожа! — расцвела блондинка. Девушки обожают учиться друг у друга.

— Хватит, — сказал Кису и оттащил Тургуса от его темноволосой рабыни. Рты обоих были по-прежнему заткнуты кляпами, а руки связаны сзади. Кису связал им ноги — сначала Тургусу, потом девушке.

Я огляделся. Зал был огромен — двести футов в ширину и примерно столько же в длину. Свод его поддерживали огромные колонны. На полу громоздились каменные глыбы, видимо рухнувшие с потолка много веков назад. Но сам пол был ровным и гладким, только кое-где были просверлены сквозные отверстия, через которые, наверное, когда-то продевались цепи. Рядом валялись и сами цепи, проржавевшие настолько, что казалось, при малейшем прикосновении они рассыплются в прах. В глубине зала виднелась широкая лестница, такая же, как та, что привела нас сюда.

Стены были украшены потускневшей от времени мозаикой. Очевидно, когда-то, в незапамятные времена, в этом зале обучали рабынь, захваченных в плен во время бессчетных войн и набегов. Неведомый художник изобразил, как с несчастных пленниц срывают одежду, как их связывают и избивают плеткой, чтобы приучить к дисциплине, как их клеймят раскаленным железом и заковывают в ошейники, как они стоят на коленях перед хозяевами, низко склонив головы, как они танцуют перед своими господами и ублажают их самыми изощренными способами.

Мы выбрали этот зал для ночлега из-за девушек. Мозаичные изображения на стенах возбудили их донельзя. Изнемогая от желания, они выпрашивали разрешения танцевать перед нами и молили взять их. На примерах девушки обучаются особенно быстро. Видя лишь образцы мужского поведения, к тому же одобряемые обществом, волей-неволей начинаешь перенимать их. Такое подражание дается им с трудом, поскольку оно противоестественно. Зато женским моделям поведения девушки следуют совершенно органично. Понятие пола не есть нечто надуманное. Ни единой клеточкой своего тела женщина не напоминает мужчину!

Тенде млела в объятиях Кису. Он не связывал ее на ночь с того самого дня, как мимо нас по реке прошел объединенный флот речных народов, который наверняка уже стер с лица земли Билу Хуруму с его флотилией и отрядами аскари.

Я подошел к блондинке. Она послушно встала на колени и склонила голову. Я заставил ее подняться и связал ей руки за спиной. На шею ее уже была наброшена караванная петля.

— Ложись, — приказал я, и она опустилась на каменный пол.

— Ты свяжешь меня, господин? — спросила Элис. Я спутал ей запястья, привязал к темноволосой рабыне и тоже велел лечь. Следующей была Дженис.

— Готовься, — приказал я.

— Не связывай меня, господин! — взмолилась она, жалобно глядя на меня снизу вверх.

— Ты знаешь, что бывает за непослушание! Девушка проворно опустилась на колени и прижала лицо к моим ногам.

— Пожалуйста, господин, не бей меня! — Она подняла голову, обнимая мои ноги. — Позволь мне доставить тебе удовольствие!

— Вы сегодня уже потанцевали.

— Но я только начала возбуждаться, господин!

Я поднял ее за волосы и подволок к Элис и темноволосой рабыне. Там я бросил ее на колени, связал ей руки и присоединил к каравану.

— Прошу тебя, господин…

— Лечь, — приказал я.

Она опустилась на левый бок и тут же перевернулась на спину. Я задумчиво посмотрел на нее, прикидывая, стоит ли ее высечь.

— Позволь, позволь мне ублажить тебя! — Она приподняла бедра и потянулась ко мне.

— А ты хороша, рабыня…

— Господин! Умоляю…

— Ладно, — сказал я.

Конечно, следовало бы выпороть ее за то, что она осмелилась возражать хозяину. Придется хорошенько потаскать ее по шкурам.

— Славно стонет, — одобрил Кису.

— Горячая рабыня, — улыбнулся я.

Кису, скрестив ноги, сидел у костра в руинах огромного здания. Тенде лежала рядом, подложив ладони под голову

Я сел и оглянулся на Дженис. Рабыня лежала на боку, с караванной петлей на шее, со связанными за спиной руками. Я снова улыбнулся. Для мужского уха нет музыки слаще, чем жалкие, но жаркие стоны насилуемой рабыни.

— Видишь, Тенде, — сказал Кису, — из всех рабынь только ты одна не связана.

— Да, господин! — Она расцвела — Благодарю тебя, господин!

— Поэтому, — продолжил он, — подбрось-ка дров в костер. Она рассмеялась.

— Как ты жесток и суров, господин! — Тенде встала, принесла дров, бросила их в огонь и снова вытянулась на земле у ног хозяина.

— Можно ли мне повернуться лицом к господину? — спросила Дженис.

Она лежала спиной к нам, так, как я оставил ее. На теле ее виднелись синяки — я взял ее прямо на камнях.

— Можно, — позволил я.