– А чего еще ждать от французов? – пожал плечами Алек. – Де Мопассан наверняка угостил его бокалом вина.

– Самый известный случай произошел в тысяча восемьсот сорок пятом году, в школе для девочек в Латвии. Учительница что-то писала на доске, и вдруг в класс вошла ее точная копия, встала рядом с учительницей и принялась повторять все ее движения, только без мела в руке. Потом она вышла из класса. Это видели девятнадцать учениц. Потрясающе, правда?

Никто не ответил. Ральф подумал о канталупе, полной личинок, об оборвавшейся цепи следов на песке и о словах покойного друга Холли: Нет конца у Вселенной. Наверное, есть люди, которым эта идея покажется вдохновляющей, окрыляющей и даже красивой. Но самого Ральфа, человека во всех отношениях приземленного и признающего только факты, она просто пугала.

– Лично мне кажется, что потрясающе, – немного обиженно заявил Хоуи.

Алек сказал:

– Скажите мне, Холли, если этот чужак, преображаясь в своих жертв, вбирает в себя их воспоминания и мысли – возможно, через какое-то необъяснимое переливание крови, – то почему он не знал, где находится ближайший травмпункт? И в разговоре с той дамой-таксистом, Ивой Дождевой Водой… Мейтленд был с ней знаком, не раз посещал матчи ее детской баскетбольной команды в Юношеской христианской ассоциации, однако тот человек, которого она везла в Даброу, обращался к ней так, словно видит впервые в жизни. Он называл ее «мэм». Не Ива, не мисс Дождевая Вода. Просто «мэм».

– Я не знаю, – ответила Холли почти сердито. – Все свои знания я набрала на лету в прямом смысле слова: читала все, что сумела найти, в самолетах, пока летела сюда. Я могу только строить догадки, а я уже утомилась их строить.

– Может, тут так же, как со скорочтением, – сказал Ральф. – Люди, владеющие скорочтением, очень гордятся своим умением прочитать толстую книжку от корки до корки в один присест, но после такого прочтения в голове мало что остается, разве что общая суть. Начнешь расспрашивать их о деталях, и выясняется, что они ничего не помнят. – Он секунду помедлил. – То есть так говорила моя жена. Она состоит в книжном клубе, и у них есть одна дама, которая любит похвастаться своей скоростью чтения. Дженни это бесит.

В окно было видно, как наземная команда техников заливает горючее в бак самолета, зафрахтованного Хоуи для полета в Техас, и как двое пилотов проводят предполетный осмотр. Холли достала из сумки айпад и погрузилась в чтение (наблюдая за ней, Ральф подумал, что она очень быстро читает). Без четверти десять на стоянку перед терминалом въехал «субару-форестер», из которого вышел Юн Сабло с камуфляжным рюкзаком на плече. Юн говорил по мобильному телефону и завершил разговор, когда вошел внутрь.

– Amigos! Cómo están?[18]

– Вроде нормально. – Ральф поднялся со стула. – Ну что, все в сборе, пора на выход.

– Я сейчас говорил с Клодом Болтоном. Он нас встретит в аэропорту в Плейнвилле. Это примерно в шестидесяти милях от Мэрисвилла, где он живет.

Алек удивленно приподнял брови:

– С чего бы ему нас встречать?

– Он беспокоится. Говорит, всю ночь почти не спал и у него было чувство, что кто-то наблюдает за домом. Говорит, нечто похожее было в тюрьме, когда все знали, что должно что-то произойти, но никто точно не знал, что именно. Однако явно что-то плохое. Он сказал, его мама тоже тревожится непонятно с чего. Он прямо спросил, что происходит, и я сказал, что мы все объясним по приезде.

Ральф повернулся к Холли:

– Если этот чужак существует и если он находился где-то поблизости от Болтона, мог ли Болтон почувствовать его присутствие?

В этот раз Холли не стала ворчать, что ее заставляют строить догадки. Она ответила тихо, но твердо:

– Я уверена, что да.

1

Джек Хоскинс пересек границу с Техасом около двух часов ночи 26 июля и вписался в клоповник под названием «Индейский мотель», когда на востоке уже забрезжила заря. Хоскинс сообщил сонному портье, что задержится на неделю, расплатился кредитной картой «Мастер-кард», единственной, на которой еще не был превышен лимит, и попросил дать ему номер в самом дальнем конце коридора.

В номере пахло перегаром и застарелым сигаретным дымом. Покрывало на продавленной кровати было истертым почти до дыр, наволочка на подушке пожелтела то ли от времени, то ли от пота прошлых постояльцев, то ли от того и другого сразу. Усевшись на единственный стул, Хоскинс быстро и безо всякого интереса пробежался по текстовым сообщениям и сообщениям голосовой почты у себя в телефоне (сообщения перестали приходить около четырех утра, когда почтовый ящик заполнился до предела). Все они были из управления, многие – от самого шефа Геллера. В Вест-Сайде случилось двойное убийство. Поскольку Ральф Андерсон и Бетси Риггинс временно не работали, Хоскинс остался единственным действующим детективом на весь Флинт-Сити, где его носит, ему следует немедленно прибыть на место преступления, бла-бла-бла.

Он лег на кровать, сначала на спину, но ожог немедленно разболелся от соприкосновения с подушкой. Он перевернулся на бок, кроватные пружины протестующе заскрипели под его немалым весом. Если рак пересилит, я сброшу вес, подумал он. Под конец мать превратилась в скелет, обтянутый кожей. В скелет, который кричал.

– Со мной этого не случится, – сказал он, обращаясь к пустой комнате. – Мне просто надо поспать. Все наладится, непременно наладится.

Четырех часов будет достаточно. Пяти, если повезет. Но его взбудораженный мозг не желал отключаться; он гудел, словно мотор на холостых оборотах. У Коди, этого крысеныша-дилера на автозаправке, нашлись и волшебные белые пилюльки, и неслабый запас кокаина, по его утверждению, почти совсем чистого. Судя по нынешним ощущениям Джека, лежавшего на этом убогом подобии кровати (он не стал раздеваться и забираться в постель, бог его знает, что там копошится на простынях), Коди ему не соврал. По пути Джек вынюхал лишь пару дорожек, уже после полуночи, когда ему стало казаться, что эта поездка вообще никогда не закончится. Теперь же у него было чувство, что он вообще никогда не заснет: сейчас он бы запросто перестелил какую-нибудь крышу, а потом пробежал пять миль. Но в итоге он все же заснул, хотя сон был беспокойным и его донимали кошмары о матери.

Он проснулся после полудня. В номере было жарко и душно, несмотря на работавший кондиционер. То есть жалкое подобие кондиционера. Джек пошел в ванную, помочился, а потом долго вертелся перед зеркалом, пытаясь рассмотреть свою шею, пульсировавшую тупой болью. У него ничего не вышло, и, наверное, это было к лучшему. Вернувшись в комнату, он сел на кровать, чтобы надеть ботинки. Один ботинок нашелся сразу, а второй куда-то запропастился. Джек наклонился и принялся вслепую шарить под кроватью. Ботинок сам прыгнул в руку, как будто кто-то его подтолкнул.