руки в бока. – Мы здесь уже в третий раз, а до меня очередь еще так и не дошла.

Паркер, обернувшись через плечо, мельком взглянул на нее и почти равнодушно произнес:

– Мне платят не за то, чтобы я тратил время и ресурсы правительства впустую. Так что просто по-прежнему будь изысканно красивой и пиши свои статейки в журнал, а ничего большего от тебя никто и не ожидает.

В общем-то он опять оказался вовсе не плох. Да и вообще он был абсолютно прав. Да только его манеры! Я хоть и была с ним полностью по сути согласна, но вслух подобного в отличие от него никогда бы не высказала.

Хотя подождите, подождите… Не высказала бы?

Нет, нет, это не чистая правда. Ведь я и впрямь раньше говорила подобное о Бетти, а ей потом даже пришлось давать показания в Конгрессе. Я глубоко вздохнула и повернулась к ней. Щеки ее оказались налиты краской, но в руке у нее был уже зажат репортерский блокнот.

– Ты сильно расстроилась?

– С чего бы это вдруг? – Она лучезарно улыбнулась и принялась что-то черкать в блокноте. – Моя первейшая задача – просто описать, как выглядит один из ваших шизофренических тренингов, а сделать это, разумеется, гораздо легче не в качестве подопытного, а в качестве стороннего наблюдателя. Ты разве не согласна со мной?

– Полностью согласна.

– Так поторопись к камере пыток, а не то Паркер не ровен час еще прежде сдерет с тебя три шкуры.

Я, схватив со скамейки свой шлем, распахнула дверь диспетчерской и поспешно вышла на платформу. Там техник помогал Николь выбраться из кресла припаркованного МАСТИФа, а Паркер, стоя рядом, жестикулировал, давая ей советы на будущее. Несомненно, в чем я убедилась в очередной раз, он был воистину толковым, терпеливым наставником, но человеческие его качества, как мне было доподлинно известно, оставляли желать лучшего, и как столь противоречивые сущности уживаются в одном человеке – мне оставалось лишь гадать.

Я вполне сознательно остановилась перед репортерами, демонстративно показывая, что намерена надеть шлем. Сегодня я сосредоточилась на позировании, делая вид, что вовсе не позирую, и то было очередной моей тренировкой, целью которой являлось снизить мою чувствительность к воздействию на меня докучливых представителей прессы.

– Элма! Какое задание для вас сегодня стало самым захватывающим?

Меня всегда в подобных случаях подмывало выпалить что-нибудь вроде «наведение маникюра», но от этой реплики я все же воздерживалась, поскольку из личного опыта уже отлично знала, что произнеси я эту или ей подобную глупость, так ее непременно напечатают в завтрашних выпусках газет.

– Сегодня в процессе имитации маневра стыковки я отрабатывала использование эР-эН-эС в широкополосной мертвой зоне вблизи орбитальной станции, – произнесла я, к собственному удивлению, без малейшей запинки.

Оказалось, что изучение проклятых аббревиатур все же смысл имело, и аббревиатуры эти хоть на что-то полезное мне сгодились.

Я стала неторопливо надевать шлем, и немедля защелкали, зажужжали камеры, и то было прекрасно. Ведь камеры угрозы для меня не представляли, и я отлично знала, чего от меня хотят ненасытные журналюги.

И тут мне в голову пришло, что, очевидно же, четкое понимание того, чего от меня хотят, и станет той самой палочкой-выручалочкой, что позволит мне побороть все мои исконные фобии.

Да уразумей я это прежде, перешила бы свой летный костюм так, чтобы он подчеркивал мою фигуру, как это сделала Николь, а она сейчас шла от МАСТИФа ко мне, и талия ее была обтянута чуть туже, чем казалось вообще возможным в и без того облегающем комбинезоне. За ней, улыбаясь репортерам, следовал Паркер, и его хромота сегодня вовсе не казалась серьезной. Подумаешь, просто немного болит левая нога, да и заметить это можно было, лишь внимательнейшим образом присмотревшись.

– Полковник Паркер! Каковы успехи у дам, которых вы нынче опекаете?

– Они в высшей степени достойно представляют свои нации. – Он одарил репортеров своей отменно деланой улыбкой. – Мы все ими гордимся.

Я направилась к МАСТИФу, горя желанием улучшить результат, который на сем дьявольском агрегате только что продемонстрировала Николь.

– Правдивы ли слухи о том, что в предстоящей миссии, целью которой является высадка людей на Луну, вы будете заменены?

В зале воцарилась тишина, и даже гул генераторов, казалось, замер на полутакте. Паркер побледнел, но улыбка с его лица все же полностью не исчезла.

– Любопытно было бы узнать, каковы источники вашей информации. На ваш вопрос все же отвечу. Да, слухи правдивы.

Я никому ничего не рассказывала.

Бог мой! Всему виной Натаниэль, что ли?

Зал снова пришел в движение. Я бы сказала даже – в неистовство. Теперь все репортеры одновременно выкрикивали свои вопросы, обращаясь исключительно к Паркеру. Тот воздел руки к потолку, и каким-то чудом репортеры замолкли.

– У меня – травма со времен войны. Травма долгое время вовсе не давала о себе знать, но теперь проявилась, и потому руководство агентства и я единодушно решили, что мне надлежит ею безотлагательно заняться. – Паркер снова улыбнулся. – Уверен, вы понимаете, что строить даже предположения о том, кто заменит меня, я пока не имею возможности. А теперь извините, но мне необходимо вернуться к повседневным делам, в данном конкретном случае – продолжить занятия с кандидатками в астронавты. Йорк. Занимайте кресло.

Паркер развернулся и ушел. Ушел от всех нас, поскольку в диспетчерскую не вернулся, а вовсе покинул зал, где располагался МАСТИФ.

Черт возьми. Черт! Черт!! Черт!!! Я никому ничего не рассказывала, но на то, что Паркер мне поверит, не было ни единого шанса.

Улыбнувшись технику, который стоял у кабины тренажера и намеревался накрепко пристегнуть меня к креслу, я небрежно пожала плечами и сообщила:

– Только в дамскую комнату сбегаю и вернусь в мгновение ока.

И я опрометью пронеслась вдоль платформы и выскочила через дверь, которой только что воспользовался Паркер. Едва дверь передо мной распахнулась, как я тут же узрела его, он же, услышав чуть позже звук закрывающейся двери, немедля отлепил спину от стены и выпрямился. Оглянулся через плечо с легкой улыбкой, но узнал меня, и улыбка тут же сползла с его лица.

– Я же велел тебе занять кресло в тренажере.

– Я никому ни словом не обмолвилась.

Кроме Натаниэля, конечно, но он обещал, что непременно оповестит меня о своих намерениях, прежде чем предпринимать хоть какие-либо действия.

Паркер уставился в пол, а лицо его стало совершенно непроницаемым. Помедлив, он едва слышно произнес:

– Я сам сказал.

Я находилась примерно в десяти футах от него и медленно к нему двигалась, но его неожиданное признание остановило