утомительно. Сначала шли пригороды, потом дачные места, затем начиналось Житомирское шоссе, пролегавшее среди хвойных и лиственных лесов. Леса шли то по правой стороне шоссе, то по левой, лишь изредка прерываясь и уступая место простору полей, довольно бедных. Житомирское шоссе содержалось в образцовом порядке, и езда по нему доставляла большое удовольствие. Такие превосходные шоссейные дороги я видел только в Царстве Польском, но там они содержались в таком блестящем виде по стратегическим соображениям.

Очень красивы были выраставшие через каждые двадцать верст станционные или почтовые домики. Они сохранились в полной неприкосновенности с николаевских времен, когда Русь передвигалась еще на перекладных. Эти домики производили самое приятное впечатление. Небольшие, строго выдержанные по архитектуре, они были окрашены в светло-желтый цвет, с белыми фронтонами и такими же колоннами, с большими золочеными государственными гербами на фасадах. Они напоминали о далеком прошлом. Эти, когда-то столь нужные, станционные домики были теперь приспособлены заботливым земством для нужд служащих шоссейной дороги, соединявшей Киев с Житомиром.

У конечной станции уже ожидают меня лошади. Еще издали видны белые силуэты лошадей и удобной, красивой венской коляски. Я уже знаю эту белую пару. Это кобылы Ундина и Аврора 2-я или же Секунда и Лора, которые одно время были взяты из завода и ходили в Шпитках в езде. Удивительно нарядные пары, в особенности первая, состоявшая из пятивершковых внучек Бережливого. Пассажиры трамвая тоже заметили красивых лошадей, щегольской экипаж и оценили выезд. «Это от Терещенко…» – начинают шептаться пассажиры и переглядываются. В Киеве популярность Терещенко была исключительная. Старый кучер приветливо со мной раскланивается и трогает лошадей. Я невольно поддаюсь обаянию быстрой езды и чудного воздуха…

Несколько верст промелькнули незаметно. Невдалеке от дороги, влево от нее, вырисовалась шпитковская усадьба. Кучер свернул с шоссе, и мы поехали по широкой аллее, которая тянулась полторы версты, до самой усадьбы, и содержалась в превосходном состоянии. Вся усадьба была обнесена забором. Высокие железные ворота медленно отворились, приняли нас и так же медленно затворились. Первый двор был весь отведен под дом. Дом стоял на открытом месте. Это была красивая постройка со многими балконами, террасами и нишами во вкусе и типе богатых городских домов. Это не был тип деревенского дворца, созданного для какого-либо магната екатерининских или александровских времен; это не был также тип барского дома помещика-хлебосола и владельца большого состояния. Это был типичный городской особняк, созданный каким-нибудь губернским архитектором. Перед домом расстилался газон, а за домом сейчас же начинался парк, который незаметно переходил в лес. Там семья Терещенко особенно любила кататься в экипаже и верхом. Все это пространство равнялось двумстам, а может и более, десятинам земли.

Если Терещенко бывал дома, меня подвозили к главному подъезду и я сейчас же попадал в объятия многочисленной прислуги, потом выходил хозяин. Если Терещенко не было дома, кучер подвозил меня к флигелю, который утопал в зелени и был соединен с главным домом стеклянной галереей. Тут меня встречали Ситников и чрезвычайно расторопный человек с окладистой рыжей бородой, одетый по-московски, то есть во все белое, подпоясанный цветным тонким кушачком. В течение всего пребывания в Шпитках он находился при мне, подавал обед и прислуживал. На нем же лежала обязанность присматривать за гостем, ибо много всяческого народу ездило на завод Терещенко.

Второй двор этой богатой усадьбы был отделен от главного небольшим заборчиком и двумя рядами стриженой акации. Тут был домик Ситникова, почти рядом стоял домик наездника и несколько поодаль манеж. Напротив этих построек располагались главные конюшни. Двор замыкался грандиозным каретным сараем со множеством всевозможных экипажей, шарабанов, кабриолетов и пр. Тут же находилась разъездная конюшня владельца. Она была укомплектована очень богато: там были лошади выводные из Англии, англо-норманны и орловские рысаки собственного завода, а также многочисленные верховые лошади, среди которых, как бриллианты в драгоценной оправе, блистали арабы из Славути.

Третий двор был предназначен для амбаров и всякого рода служб и отделен в самостоятельный квадрат рвом, обсаженным деревьями и акацией. Я туда не проникал, но видел его, так как он соприкасался со вторым двором. Сюда все доставлялось и стекалось в готовом виде из обширного шпитковского имения. Телефон связывал эту резиденцию с Киевом, со всеми хуторами и с главной конторой имения, и Терещенко в любое время мог знать то, что его интересовало по хозяйству.

В Шпитках царил образцовый порядок, а все постройки содержались в превосходном виде. Все это красилось в определенное время, белилось ежегодно, ремонтировалось незамедлительно, то есть по мере надобности, а потому совсем не удивительно, что это так хорошо и свежо выглядело и так привлекало глаз посетителя. Все делалось не на живую нитку, а прочно и фундаментально.

Конюшни были построены из массивного леса и окрашены масляной краской. Каждая конюшня была хороша, коридоры широкие, только света было маловато, на что я в свое время указал Александру Николовичу. Манеж при заводе был старый и не особенно удобный. Позднее по настоянию Ситникова, ясно понимавшего значение правильной и своевременной работы для рысака, в Шпитках был устроен превосходный шоссированный ипподром, который давал возможность работать рысаков почти круглый год. Ипподром был разбит сейчас же за главной конюшней, так как запряжной сарай этой конюшни имел ворота, обращенные прямо на ипподром. Это было чрезвычайно удобно. В Шпитках стояли производители и вся молодежь. Заводские матки находились постоянно на хуторе в Жуках, в семи верстах от Шпитков. Там имелись превосходные сеяные выпасы и в 1903 году для маток была специально выстроена маточная конюшня. Она была очень удобна и хороша, и свету в ней было более чем достаточно. Полы в этой конюшне были глинобитные, денники очень большие, но дворы отделов, на мой взгляд, узковаты. В общем, в заводе все было устроено хорошо, но далеко не роскошно. Главным плюсом завода был превосходный ипподром. Устройство его стоило очень дорого, и это могли себе позволить не все коннозаводчики. Я считаю, что этот ипподром сыграл положительную роль в деле раннего появления на южных ипподромах рысаков завода Терещенко.

Свой завод А.Н. Терещенко основал в 1877 году. Когда я его спросил, какую цель он при этом преследовал, он мне прямо сказал: «Имел в виду получать хороших упряжных лошадей для пополнения разъездной конюшни, да и для нужд моих многочисленных имений». На следующий вопрос, как и где был куплен заводской материал, последовал ответ: «Часть лошадей была прислана Семёном Артёмовичем, часть поступила от Фёдора Артёмовича, а некоторые лошади были свои, ходившие у нас в городской езде». Призовым делом А.Н.