— Дир, — сказал Гостемил. — Подержи ее, я открою дверь.

Передав Любаву Диру, Гостемил сдвинул едва заметный деревянный прямоугольник рядом с дверью. Зачернело. Гостемил просунул руку в дыру, нашарил засов, и отодвинул его.

— Лучше всяких ключей, — объяснил он, открывая дверь. — Добро пожаловать, гости. Извините, у меня неприбрано. Дир, а где Годрик?

— Он… ах ты, леший, — сказал Дир. — Я и забыл совсем. Мы должны были встретиться в доме Явана. Ну, ничего. Найдется Годрик. Он такой. Попереживает малость, заметь, за меня, но найдется.

— Посади Любаву на скаммель, — велел Хелье. — Чего встал с ней посреди гридницы.

Дир пристроил пытающуюся сипеть благодарно Любаву на скаммель возле стены. В доме Гостемила было очень уютно, но как-то не в стиле Гостемила совсем. Чувствовалось, что до самого недавнего времени не он был здесь хозяин.

Раздался требовательный стук в дверь.

— Опасность уменьшилась, говоришь, — сказал Гостемил, вынимая сверд.

Дир тоже вынул сверд, шагнул к двери, и встал сбоку.

— Да открывайте же! — раздался за дверью голос Годрика.

Дир распахнул дверь. За дверью стоял Годрик в шапке Дира, но не один, а в сопровождении Белянки и ее служанки. Дир широко улыбнулся.

— Моя шапка назад вернулась, — молвил он.

— Следовало тебе подождать, или пойти с нами, — строго сказал ему Годрик. — Двух бескровельных женщин бросил. Не стыдно?

— Как это бескровельных? Мы же их домой отвезли?

— Мы? Я их вел. А только, как оказалось, вести было некуда — дом сгорел.

— Как сгорел?

— До тла. Как и яванов дом. Куда не ткнешься — везде пожары нынче.

— Здравствуйте, — сказала Белянка всем. — Любава! Ты здесь!

Она подбежала к Любаве и обняла ее. Любава сипло что-то сказала, непонятное, но радостное.

Гостемил распахнул ставни, одну за другой.

— Люблю свет, — сказал он. — Как можно больше света. Годрик!

— Хмм, — отозвался Годрик.

— Там у меня погреб. Вон там. Там много всякого. Волоки это все сюда, только осторожнее, особенно рыбу, она там нежная вся очень. И кариллы с грибами, или как их здесь называют — паддехатами. Единственное стоящее блюдо из всей новгородской кухни. А я пойду пока что переоденусь, а то вид у меня поношенный какой-то. Кстати, у меня остался еще галльский бальзам. — Он строго поглядел на остальных. — Никому, кроме Хелье, не дам, не просите. Хелье, хочешь свежую рубаху?

Хелье воспринял вопрос с таким видом, будто речь шла о чем-то абстрактном и труднорешаемом. Гостемил подошел и обнял друга.

— Скажи Любаве, чтоб сняла перстень, — сказал он ему на ухо. — Это неприлично. Перстень, конечно, дорогой, но ведь она не купчиха какая, а болярыня.

* * *

Что это было — завтрак, обед ли, ужин — никто не мог толком сказать. Все ели с аппетитом. Годрик и служанка сидели отдельно от общества, в углу, и Годрик во время еды беседовал со служанкой, непрерывно над нею издеваясь, а она этого не понимала и отвечала со всею серьезностию.

— А если честно, то хорошо, что дом наш сгорел, — заявила Белянка, отрезая и поливая маслом солидный кусок хвербасины. — Наш бывший дом здесь почти рядом — я, по крайней мере, смогу по городу ходить, а то живешь в глуши безвыездно, так кажется, что скоро на луну завоешь. Вот мы теперь как раз и сходим ко мне, как поедим, да? У меня и места много, муж пока еще вернется, а спален у меня семь грунок. И деньги я прихватила — Аскольд настоял.

— Аскольд? — вежливо переспросил Гостемил.

— Ну, Хелье, конечно же, но ему нравится думать, что я не знаю, что он Хелье. Не смотри так страшно на Любаву, Хелье. Вовсе не она мне сказала.

— А кто?

— У женщин свои секреты.

Дир отрезал и поспешно затолкал себе в рот огромный угол стегуна под рустом, поскольку помнил прекрасно, что проговорился именно он. Это он так думал. На самом деле Белянке и ее служанке все рассказал Годрик во время их путешествия от сгоревшего дома Викулы в Новгород, обходным путем.

Любава все еще не могла говорить. Дир, утверждающий, что понимает толк в таких грунках, давеча осмотрел ей горло, велел сказать «ааа» — не получилось — и объявил, что это от дыма и переживаний, и к вечеру пройдет. Правда, ему, Диру, известны случаи, когда от дыма и волнения голос пропадал навсегда, но они, случаи такие, не слишком часты. Практичный Гостемил предложил сходить за лекарем, но у Хелье против лекарей было предубеждение, и Любава, выслушав возражения варанга, отказалась.

— И все же, — настаивал Гостемил, пробуя бжеваку и морщась, — я хотел бы знать насчет опасности. А то я был занят больше обычного все эти дни, и, очевидно, что-то упустил в обстановке.

— Я видел, чем ты был занят, — проворчал Хелье.

— Видеть — не значит знать.

— Сопровождал.

— Действительно. Почти все время. Иногда отвлекаясь на прогулки в задумчивом элегантном одиночестве. Редко. Понятия не имел, что это так утомительно — сопровождать.

— Почему именно ты?

— А кто же еще? Посуди сам, друг мой Хелье, не могла же важная особа, желающая остаться неузнаной, ходить по улицам в сопровождении отряда киевских ратников? Поэтому отряд привез ее в Новгород и сдал на мое попечение. А когда она совершила здесь все, что хотела совершить, я отвел ее обратно на драккар, к ратникам. Вот и все. В свои планы она меня не посвятила, да и не мое это дело.

— Да ты не оправдывайся, — сказал Хелье, выслушав тем не менее оправдательную речь до конца. — Тебе действительно интересно, что произошло и происходит?

— Думаю, что и остальным тоже.

Хелье подумал, посмотрев на остальных, что все присутствующие здесь имеют право знать обо всем, что их касается.

— Горясер убил Рагнвальда, — сказал он.

Любава побледнела.

— Очень некрасивые имена, и первое, и второе, — прокомментировал Гостемил.

— Ударив Рагнвальда ножом, Горясер выхватил у него суму, в которой лежали грамоты, деньги, и еще что-то. Две грамоты, очевидно специально положенные сверху Рагнвальдом — чтобы их было легче вытащить и отдать — выпали при выхватывании, но Горясер, увлеченный убиением сводного брата, этого не заметил. Эти две грамоты подобрал я.

— Ты?

— Когда осматривал место убийства. Веретен в грамотах не было, иначе Горясер услышал бы звук падения. Их закатило ветром за край заброшенного колодца.

Любава засипела неодобрительно.

— Если бы я знал, — ответил он на ее сипение, — что они нужны именно Горясеру, я бы нашел способ их ему передать. И, наверное, нам обоим было бы легче все эти дни. Горясер решил, что Рагнвальд передал грамоты тебе в первый свой приход в твой дом. И отдал приказ взять тебя под стражу. Схватить. Не только он, конечно. Те двое, что тебя вели тогда… очевидно, люди Эржбеты. В тоже время, похоже что заселение дома варангами не имеет отношения к грамотам — это просто кто-то очень хотел как можно больше унизить Детина. У него много врагов в городе.