Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Возникла срочная необходимость познакомиться с Мамонтом, — заявил он. — Надеюсь, вы не будете против?
Иван Сергеевич сразу всё понял, к чему и штормовое предупреждение, и обещанная гроза. Точка на карте была поставлена!
И на его карьере тоже…
Вертолёт тут же взмыл в небо и взял курс на восток.
«Старый чекист» превратился в молчаливого шведа: сидел, уставившись в одну точку. Его переиграли из-за собственной самоуверенности, потому что он никогда не был профессионалом в той области, в которой работают его противники. И сейчас уже было бессмысленно признавать это, проклинать себя за свои слабости, за мечтательную лень и за всё остальное, что составляло его суть. Он думал напугать их Россией, но они не боялись её, поскольку, наверное, и без его пламенных речей знали, куда приехали и зачем.
Теперь он своими руками вёл к Мамонту, а может быть, и к Карне тех, кого мыслил опутать своими наивными интригами, поразить своими способностями к халтуре и в результате парализовать сознание и волю. Он знал, что существует Интернационал — бессмертное творение, но не подозревал, что от номера к номеру он становится каждый раз неузнаваемым и потому неуязвимым.
Нужно было что-то делать, а он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. В кармане куртки лежал заряженный пистолет, но стоило Ивану Сергеевичу двинуть локтем, чтобы опустить руку на колени, как референт резким движением потянул на себя полу его куртки и выдернул оружие из кармана. Они предвидели всё…
Инга и Данила-мастер встретятся, и им уже будет не до того, чтобы озираться по сторонам и следить, нет ли «хвоста»; они будут смотреть друг на друга. Нет ничего проще «вытаптывать» влюблённых в пустынных и диких горах Урала…
Иван Сергеевич стал смотреть в иллюминатор. Внизу стелился лес колючим ковром с прорехами голых каменистых вершин невысоких гор, спереди же наплывал скалистый хребет Урала. «Стоящий у солнца» напоминал крепостные стены огромного, спрятанного за ними города. И вот теперь Иван Сергеевич, обратившись татем, средь бела дня открывал врагу неприступные ворота…
Он никогда не испытывал слёз бессилия, хотя знал иные. Он часто моргал, чтобы высушить глаза, и перед взором всё двоилось…
И вспышка на земле, напоминающая солнечный зайчик, отражённый брошенной бутылкой или стекляшкой, тоже показалась сдвоенной. Два розоватых огонька приближались к вертолёту, но удар был один, и настолько мощный, что перед глазами всё сначала замелькало, голова, ударяясь о пол и стенки, стала бесчувственно-ватной. Поток сильного ветра промчался по салону, но потом всё уравновесилось.
Вертолёт потерял инерцию движения вперёд и камнем валился на землю. В свободном полёте тело стало лёгким, а перед глазами очутился квадратный иллюминатор с синим, видимым до самого космоса небом.
Он почти парил в невесомости и думал, что слайды бы с Августой хорошо смотреть на этом фоне…
Мысль о побеге у него возникла сразу же, едва он поднялся со стула и, ведомый конвоиром с резиновой дубинкой, ногой распахнул дверь вагончика. Нужно было не спускаться по ступеням, а прыгнуть с порога на землю и сразу резко в сторону, мимо штабелей бруса… Но едва дверь растворилась, как он мгновенно получил удар по лбу и голове. На несколько минут пропали всякие мысли вместе с сознанием. Он очнулся уже в другом, приземистом вагончике без окон. Его распинали на стене, растягивая руки привязанными к ним верёвками. Пол качался, всё плыло перед глазами, ноги подламывались. Кто-то облил его водой из стеклянной банки, в голове посвежело, но лоб и макушка оставались каменными. Перед ним было четверо. Двоих Русинов уже знал — порученец генерала и тот, что вытащил его из постели. Двое других — парни лет по тридцать, автоматы в руках, как игрушки…
— Что, Мамонт, оклемался? — участливо спросил порученец и поднёс стеклянную банку к губам. — Жажда мучает… Ну, пей, пей, дорогой…
Едва Русинов сделал глоток, как порученец вдавил край банки в рот, разрывая уголки губ:
— Говори быстро! Кто водил тебя? Куда? Ну?!
Резко отнял банку, выплеснул воду в лицо:
— Ну? Не слышу! Громче!
Ничего не услыша, обеспокоенно взял дубинку, постучал по ладони:
— Мне жалко тебя, но голову надо поправить. С одного раза ты не понял…
И начал бить скользящими, обжигающими ударами по голове. Эта острая боль привела Русинова в чувство лучше, чем вода. Порученец знал, что делал — мозги не выбивал, но кожу с головы, кажется, снимал пластами. Он не ожидал такой жестокости и дерзости, не мог предположить, что применят сразу самые крайние меры. Видимо, они просто иначе не умели и не могли.
Порученец передал дубинку тому, что вывел из дома. Этот был специалистом по животу — бил только по печени, по рёбрам и торцом дубинки в живот. После нескольких ударов Русинов не выдержал, ноги подломились, и он обвис на верёвках. Несколько минут он дышал через раз, перетерпливая боль. Ему всегда казалось, что он очень крепкий на удар, тут же почувствовал, что начинает раскисать: в глазах красно, вот-вот потеряет сознание. И не хватает воздуха.
Надо было что-то менять в поведении, иначе забьют. Партизанское молчание — не выход. Ещё один сеанс — и будет не пошевелиться от боли, не то что бежать.
— Снимите, — попросил он. — Буду говорить…
— Вот видишь, Мамонт, вставили ума, — благодушно сказал порученец. — А говорят про тебя — рассудок потерял! Какая глупость!
Двое с автоматами развязали верёвки, спустили со стены. Русинов сел на пол, привалился спиной к железной стенке, расслабил мышцы. Он не знал ещё, что говорить, и придумывал спонтанно, на ходу. Генералу нужно что-то показать, куда-то его повести — вот главная мысль. Ехать по дорогам, кружить в горах, как бы повторяя путь, куда его возили. А там — будь что будет. В дороге расслабятся, слетит агрессивность, может, потеряют бдительность…
— Зови генерала! — приказал порученец одному из автоматчиков.
Через несколько минут в вагончик вошёл Тарасов с початой бутылкой водки и стаканом.
— Выпей, Мамонт, — предложил он и плеснул в стакан. — Извини, брат, иначе не могу. Ты же понимаешь, сейчас полный беспредел в государстве, потому и такая методика.
Русинов выпил — пусть думают, что сломали, покорили…
— Не ожидал, что так круто со мной, — откровенно признался он. — Как в гестапо…
— Я понимаю, Мамонт, ты человек авторитетный, — признал генерал. — Но время такое, авторитеты не в моде. Важны деловые отношения. По этому поводу мы в другой раз поговорим, а сейчас давай о деле. Где ты был? Что тебе показали?
— Был в пещере, — признался Мамонт. — В какой — не знаю, возили с завязанными глазами. Но засёк примерное направление и время езды.
— Ну вот, а говорят, Мамонт дурак! — засмеялся генерал, — Кто возил?