Человек, временно ставший хозяином Урагана, опасался на нем ездить и держал его при табуне в качестве племенного жеребца, так что теперь моему коню пришлось не только смириться с утратой своего гарема, но и заново привыкать возить наездника на спине. Поначалу Ураган предпринимал отчаянные попытки сбросить меня, но угомонился, когда я купил ему для компании и утех кобылу.

Ни одна уважаемая персона в столице не обходилась без выезда с упряжкой прекрасных, иногда в шестнадцать пядей высотой, мулов, однако я, хорошенько все обдумав, решил, что карета годится для женщин или купцов, но никак не для кабальеро. Мне же больше пристало разъезжать по столице верхом на Урагане.

Дом, который я снял на имя Лизарди, был невелик: всего в два этажа, и это при том, что почти все особняки в Мехико были не меньше чем трехэтажными. Однако мне, одинокому бездельнику, много места и не требовалось. В больших домах, как правило, селились люди семейные; там предусматривались многочисленные спальни, детские, помещения для прислуги и кладовые для припасов, а нижние этажи нередко отводились, в зависимости от того, чем занимался хозяин, под мастерскую, лавку или контору.

Дом, где я поселился, окружала высокая каменная стена, за которой находились мощеный внутренний двор с конюшней, пышным садиком и каскадным фонтаном. К главному зданию примыкало несколько веранд. Устроившись, я вылез на крышу с фляжкой бренди и серебряной коробкой сигар и разлегся на спине, вслушиваясь в ночь. С одной стороны до меня доносились гармоничные созвучия органа, с другой – пение хора монахов, затянувших «Te Deum». По указу вице-короля, если дом не пустовал, над входной дверью обязательно зажигалась лампада, гасить которую разрешалось лишь за час до рассвета. Власти считали, что подобное освещение способствует уменьшению преступности, но лично я, человек, знакомый с уголовным миром не понаслышке, полагал, что мера сия, напротив, лишь позволяла bandidos без труда узнать, дома ли хозяева.

Я слышал шаги ночного сторожа. Когда темнело, такие служители, именуемые serenos, выставлялись через каждые несколько сотен шагов. Вооружены они были одними дубинками, и их главной задачей являлось, заметив воров, поднимать крик, чтобы предупреждать население. На самом деле эти сторожа в большинстве своем прикармливались домовладельцами и проводили ночи на том или ином крыльце, потягивая хозяйское пульке.

Ночью веял приятный прохладный ветерок. Как и в Гуанахуато, климат в столице не отличался резкой сменой сезонов, и здесь вместо студеной зимы, которая наступает после знойного лета, царила вечная весна. Настоящая идиллия, однако мое бедное сердце покоя не ведало. Ведь я так и не обрел еще свою возлюбленную Изабеллу.

Окажись здесь сейчас покойный Бруто, он наверняка посчитал бы меня еще большим дураком, чем я когда-то был в Гуанахуато.

«Разве она не замужем за знатным испанцем?» – наверняка с усмешкой спросил бы он.

Да, все это так. Но я не представлял себе будущего без Изабеллы. Я был словно одержимый: без конца мечтал, как мы сбежим в Гавану и начнем там новую жизнь. У меня было достаточно средств, чтобы обеспечить вполне безбедное существование, хотя и не столь роскошное, к какому она привыкла. Поскольку мне было бы затруднительно доказать право собственности на драгоценности из портфеля генерала Юбера, я задешево продал их в Кадисе, однако все равно сумму выручил немалую.

Ну что же, теперь, когда я вернул себе Урагана, не стыдно показаться на Пасео-де-Букарели и встретиться там со своей возлюбленной.

У Лизарди я разузнал побольше о муже Изабеллы. Он родился в Испании, но, разорившись, отправился в Новый Свет, где его титул стоил больше, чем серебряный рудник. Здесь маркиз нашел себе богатую жену, а овдовев, стал наследником большого состояния. Будучи вдвое старше Изабеллы, он был чванлив, невежествен, узок в плечах, но широк в талии и ничего не смыслил в денежных делах. Короче говоря, типичный гачупино.

Но в любом случае этот человек был законным мужем Изабеллы и мог предложить ей больше, чем Хуан де Завала. Я понятия не имел, как мне заполучить обратно свою любимую, разве что перерезать маркизу горло (причем такую возможность я рассматривал вполне серьезно), однако был полон решимости добиться своего или погибнуть.

Как известно, сеньора Фортуна – большая шутница. Ну кто бы мог подумать, что она уготовила мне если не смерть за прекрасную Изабеллу, то кое-что весьма к этому близкое.

Проезжая по улице близ главной площади, я краем глаза заметил вдали силуэт одетой в темное женщины, и мне вдруг вспомнился Гуанахуато: как похожая фигурка женщины, приславшей мне сапоги, поспешно удалилась тогда и скрылась за углом.

Изабелла!

Я погнал Урагана вдогонку. Услышав топот копыт, женщина оглянулась, и я увидел...

– Ракель!

– Хуан!

Некоторое время мы изумленно таращились друг на друга, и лишь потом я вспомнил о правилах приличия и спешился.

– Не могу поверить, что это ты! – вырвалось у меня. – А я думал...

– Да?

Я ухмыльнулся.

– Неважно. Что ты делаешь в столице?

– Я здесь живу.

Я тут же принялся искать глазами обручальное кольцо.

– Я не замужем.

Меня бросило в краску из-за того, давнишнего греха.

Ракель доброжелательно улыбнулась.

– Пойдем перекусим вместе. Мне будет любопытно тебя послушать, Хуан, ведь о твоих похождениях судачат даже больше, чем о войнах в Европе.

Она привела меня к себе, в скромное жилище, выходившее окнами на Аламеду. Ракель жила одна, а с хозяйством управлялась с помощью единственной приходящей служанки-индианки. В Бахио у нее остались родительский дом и друзья, так что она бывала там каждый год.

– Одинокая жизнь мне подходит, – сказала моя собеседница, наливая кофе мне и шоколад себе.

И то сказать, томиться одиночеством ей не приходилось, ибо она учила девочек музыке и поэзии.

– Я также даю своим ученицам и некоторое представление об окружающем их мире, – добавила со смехом Ракель. – Но лишь некоторое, такое, чтобы родители считали, будто я просто готовлю их к замужеству. Кроме того, я всегда очень осторожна в своих высказываниях насчет политики, ибо мне вовсе не хочется, чтобы альгвазилы вице-короля арестовали меня как подстрекательницу и возмутительницу спокойствия. Воздерживаюсь я и от критики в адрес церкви и церковников, этих душителей свободной мысли. До сих пор не могу забыть, как однажды ночью служители инквизиции постучались в нашу дверь.

Мы вспоминали Гуанахуато и беседовали о путешествиях, совершенных мною после того, как я покинул город. Разумеется, я основательно приукрасил историю о том, как покинул колонию разбойником, а вернулся в нее героем. Ну а вопрос о том, как я бросил Ракель, едва лишь у ее семьи возникли затруднения, вообще не поднимался. Поймите меня правильно, я никогда не гордился этим своим поступком, но, откровенно говоря, после всех имевших место событий считал, что для Ракель все обернулось даже к лучшему. Действительно, большая радость выйди замуж за гачупино и потом вдруг узнать, что на самом деле твой супруг – пеон и сын ацтекской шлюхи?