Полки в ее маленьком универсальном магазине были почти пусты. Из-за нормирования продуктов и блокировки неболётов всё ее запасы были подчищены почти полностью. Осталось несколько мешков с рисом, дешевое вино и всякое барахло. Цены прыгнули под потолок. Если бы не ее друзья на черном рынке, она бы закрылась несколько недель назад. Снаружи мчались потоки пешеходов, мелькали размытые тени за стеклоблоками: жители Кигена спешили завершить свои дела в городе, балансирующем на краю пропасти.

Ее покупатель вернулся к прилавку, бросил кучу вещей и откашлялся. Михо продолжала просматривать новости. В заголовке говорилось о свадьбе даймё Хиро и леди Аиши, до которой остался всего день. Типографская краска была свежей и размазывалась под кончиками пальцев. Глашатай вдали отбил десять ударов колокола – Час Журавля.

– Мне надо вот это. Взгляните, пожалуйста, – прозвучал молодой голос с характерной хрипотцой курильщика лотоса.

Михо взглянула сверху. Коричневый рис. Красное саке. Черная краска.

– Вряд ли ты можешь заплатить за это, мальчик. – Она перевернула страницу, вытерла лоб предплечьем. Грозовой тигр и его всадник вспыхнули из-за капель пота, блестевших на ее коже.

– Вы даже не посмотрели на меня.

– Да я чувствую твой запах. Кто так много курит, не может позволить себе заплатить за эти товары.

Юноша швырнул пригоршню кук на старую дубовую столешницу, и они с металлическим грохотом рассыпались, выбивая крошечные вмятины на лаке. Михо взглянула на монеты. На каждой, сплетенной из серого железа, была выбита дата чеканки. Нижний зубчатый край каждой косы был шероховатым и блестел, как будто только что был вырезан. Выглядело это так, будто кто-то обработал край каждой монеты железным напильником, соскребая тонкую полоску потускневшего металла, чтобы обнажить свежий.

– Конечно, молодой господин. – Михо с улыбкой выпрямилась. – При таком количестве монет можно даже и сдачу получить.

Она полезла под прилавок в сейф. Одной рукой она протянула полдюжины медных монет. А вторую сжала в кулак и, блестя латунными костяшками пальцев, быстро, будто моргнула, нанесла юноше сильный удар в челюсть, от которого тот кулем повалился на пол.

Михо вышла из-за прилавка, заперла входную дверь и перевернула табличку «Закрыто». Она критически оглядела юношу без сознания. Судя по виду, он был совсем молод. Красивые скулы. Татуировка тигра на плече, нанесенная дорогими чернилами. Темная челка прикрывала черные глаза, сладкие, как сахар. На щеках и верхней губе, теперь разбитой и кровоточащей, пробивалась мягкая щетина.

Он был хорошеньким, и это ее немного огорчило.

Сэйми-сану нравилось обижать хорошеньких.

Изо всех сил она боролась, чтобы вернуться к реальности, но это было очень трудно. Она поднималась вверх, к свету, к яви, пыталась удержаться на плаву, а тело и голова пульсировали от боли.

Вынырнув из мутной черноты, Юкико разлепила глаза и увидела размытый силуэт Петра, смотревшего на нее сверху вниз, и молнию, попавшую в ловушку его слепого глаза. Он сидел рядом, на холодном стекле, убирал волосы с ее лица и бормотал что-то на своем языке. Он перевязал ей руки и голову, подложил для удобства ранец и укрыл своей большой волчьей шкурой, чтобы защитить от ветра. Юкико понятия не имела, сколько времени она провела в небытие.

– Забота, – сказал он. – Голова.

Юкико медленно села, схватившись за живот. Болело всё, и капли дождя, падавшие на кожу, казались выстрелами из железомёта. Она не могла припомнить, чтобы ей когда-то было так больно.

– Спас…

При этих словах у нее перехватило горло. Морщась и глубоко дыша, она попыталась заговорить снова.

– Спасибо, что помогли нам, Пётр.

– Говорил тебе. – Он гордо кивнул. – Обещал.

Юкико проползла по залитому кровью камню, прислонилась к Буруу и пробежала пальцами по перьям у основания его черепа. Он зашевелился, веки задрожали, зрачки были так расширены, что радужка почти утонула в черноте.

Юкико медленно повернулась к Петру, опасаясь, что голова может свалиться с плеч. Бог грома стучал в свои барабаны, и дрожь, зарождаясь в висках, раскатывалась по спине.

– Обещал? Кто?

– Заключенный, – ответил он.

Она сморгнула дождь и нахмурилась.

– Те, кто держал вас в плену? Кицунэ? Самураи?

– Нет, нет. – Пётр раздраженно вздохнул. – Не я заключенный. Наши держали заключенного. Там. – Он показал в сторону молниевой фермы, и его здоровый глаз загорелся, когда он вспомнил слово. – Гильдия! – Он щелкнул пальцами. – Гильдия!

– Гильдиец? – Юкико вспомнила разрушенные корабли Гильдии на скалах на краю Острова Бритвы, расплющенную латунь на броне Кати. – Гильдиец, который разбился здесь?

– Да, да. – Пётр кивнул. – Починить меня. Сделать нога. Ходить. – Он указал на механическую скобу на своей ноге, слепой глаз в изуродованной глазнице. – Он пленник для нас. Моя авария, падает. Нога смять. Лицо, да? Он починить меня. Спасать жизнь. Научить меня шимански. Пётр друг, да? Друг. – Он вздохнул. – Я обещал, если Зрячные возьмут его.

– Что обещал?

Гайдзин вытащил из пальто потертый кожаный бумажник, согнулся, чтобы защитить его от дождя, и извлек сложенный лист.

– Возвращаю. – Пётр прикоснулся к груди, потом – к бумаге. – Возвращаю назад, Шима. Он спасать меня, жизнь. Хороший человек. Был хороший.

Истрепанная, слегка заплесневелая бумага была покрыта тонкими черными кандзи. Она поняла, что это письмо. Письмо гильдийца, который спас Петра. Юкико просмотрела текст, изо всех сил пытаясь сосредоточиться, и на нее накатила тяжелая свинцово-серая тоска.

«Любимая,

Я знаю, что больше никогда не увижу твое лицо. Не прикоснусь к твоей коже и телу. Но воспоминания о тебе согревают меня, когда вокруг наступает вечная зима и исчезает всякая надежда.

Я пленник гайдзинов. Наш корабль разбился во время бури, и спаслись только пятеро. И теперь они держат нас здесь как пленников, ожидая весны, когда немного утихнут штормы, чтобы переправить нас в Морчебу, а оттуда… только боги знают, что нас ждет. Но гайдзин, который доставит тебе эту записку, – друг, которого я не заслужил. Если ты читаешь это, Пётр, вопреки всему, выполнил свою клятву. Отнесись к нему хорошо, любимая.

Как мне хочется обнять тебя в последний раз. Прижаться к тебе всем телом, почувствовать твое тепло рядом. Мне хочется, чтобы наша дочь знала, как выглядел ее отец. Хочется увидеть ее во всём совершенстве, пока Лже-особи не проткнули ее тело проводами и не заключили ее красоту в холодный металл. Мне очень хочется дожить до того дня, когда из кожи Шимы вырвут машины, когда, наконец, умолкнут все мехабаки, когда восстание разнесет Главдом на мелкие осколки. Тогда такая любовь, как у нас, сможет цвести на солнце, а не страдать молча в камерах из латуни.