Максим в это время, укрывшись за шлюпочным сараем, натягивал на себя свою собственную одежду, которую прихватил с собой в пакете. Уложил в пакет Никино имущество. Затем добежал до киоска, который еще не был закрыт, купил в самом деле журнал и независимой походкой вернулся на яхту.

— Сударь, вам замечание, — сказал капитан Ставридкин. — Чтобы без моего ведома с яхты больше ни-ни...

— Есть, капитан! — вытянулся в струнку Максим.

В кубрике они поудобнее устроили Нику на верхней полке.

— Если куда захочешь, надевай Максимовы шмотки и шагай смело, — деловито посоветовал Владик. — В сумерках никто не обратит внимания...

— Ладно... — смущенно буркнула Ника. И прикрылась Андрюшкой. Потом сказала: — Одно только плохо. Не догадалась оставить дома записку. Поднимут тарарам. Не из любви ко мне, а просто потому, что «девочка потерялась». Непорядок...

— А если позвонить? — предложил Владик.

— Как?

— Твой папа, наверно, больше не даст телефон, он бережет аккумулятор, — заметил Максим.

— Подождите...

Владик выбрался из кубрика и пошел искать Паганеля. Посмотрел там, тут и после нехитрых вычислений сообразил, где находится этот матрос.

Тот и правда сидел опять в полюбившемся убежище с унитазом. Бормотал в телефон:

— Шеф, сокровище пока не обнаружено. Нашли только ржавую пушку... Кто идиот?.. Ну вот, а я при чем? Не я же искал... Я день и ночь, рискуя жизнью, веду разведку, а вместо спасибо... Ладно. До связи...

Он вышел из-за дверцы и почти сразу наткнулся на Владика, который, не слушая его разговора, деликатно ожидал чуть поодаль.

— Ай! — Паганель снова машинально вскинул руки. — А, это ты, юнга... Я что-то стал нервный последнее время.

— Наверно, из-за грусти по ней? — сочувственно сказал Владик.

— А?.. Да... Ну конечно! Такое дело...

— Паганель, у меня к вам просьба...

— Я весь самое благосклонное внимание...

— Можно одолжить на минутку ваш мобильник? Мне тоже надо позвонить... в одно место. А у папы я просить не хочу...

— А... да... Если только ненадолго... Потому что это... Я...

— Совсем на полминутки! Сейчас же принесу обратно!

С телефоном в руке Владик бросился в свой кубрик.

— Вот! — Он протянул телефон Нике.

— Спасибо... — Она привычно понажимала кнопки. И мальчики услышали ее беседу с покинутым домом.

— Алло... Да, это я... Не «милая девочка», а просто я... Нисколько не поздно, потому что я вообще не приду. Я ухожу на судне искать папу. Никто не сошел с ума! По крайней мере, я не сошла... Я так решила!.. Вернусь — сообщу. Вот так! И не поднимайте шума... Спасибо, Владик... — Она улыбнулась и протянула ему телефон.

Владик умчался возвращать мобильник Паганелю.

Максим и Ника смущенно помолчали.

Ника вдруг сказала:

— Вот ведь странно...

— Что странно?

— Грустно, когда расстаешься с домом, если даже там никто тебя не любит.

— Я знаю...

— Знаешь? — недоверчиво сказала она.

— Да... У меня было так же...

Вернулся Владик. Почуял, что здесь, без него, состоялся какой-то особый разговор. Помолчал. Потом понял что-то и предложил Нике:

— Если станет грустно, погладь Андрюшку. Он все равно что кот. А гладить кота — это верное лекарство от печали...

— Хорошо, — улыбнулась Ника. И погладила...

— Про это даже песня есть, — продолжал Владик. — Вот в этом плеере. Мне его дядюшка Юферс сейчас дал, чтобы не скучали. Послушай...

Ника спустила с койки голову.

Владик нажал кнопку. И послышалась песня, которая кончалась словами:

«Кречет» ушел из Синетополя с утренним бризом рано, когда ребята еще спали.

Владик проснулся первым. Рука Ники свешивалась с верхней койки, Андрюшкина голова — тоже. Максим ровно посапывал.

— Ох и силен ты лягаться во сне, — сказал ему, спящему, Владик. И, потягиваясь, отправился на палубу. Там что-то ровно стукало...

На палубе Владик потянулся еще раз и сощурился от солнца и синевы. Погода была великолепная. Ровный теплый ветер давал «Кречету» возможность резво, но ровно бежать нужным курсом.

У штурвала стоял Макарони.

— Макарони, привет! Хорошая погодка, правда?

Макарони кивнул, но на всякий случай поплевал через

плечо.

А стук продолжался. Это на носовой палубе Охохито кончал мастерить из толстых досок лафет для своей карронады.

— Охохито, привет... Ух ты, настоящее корабельное орудие! Теперь мы со своей артиллерией... Только не буди нас по утрам стрельбой из этой штуки, она все же не пистолет...

— Я бы и рад, мучачо, пальнуть разок-другой, да пороху у меня еле-еле на один заряд. Если истрачу, что останется для пистолета?.. Да и нельзя пока из нее стрелять...

— Почему?

— Весь ствол забит окаменевшим илом. Как цементом. Я колупал, колупал, да без толку...

— Ничего, расчистим...

Владик поспешил в «то самое место» за тесной дверцей. Из-за дверцы выбрался Паганель, привычно испугался, потом заулыбался:

— Юному наследнику капитана наше нижайшее...

— Здравствуй, Паганель.

— Ну что, дозвонился вчера, куда хотел?

— А как же...

И они «поменялись местами».

Потом Владик заглянул в капитанский закуток, к отцу. Тот брился.

— Папа, доброе утро...

— Доброе, доброе... Ты опять без жилета, моя радость!

— Я же только «туда» сбегал.

— По дороге «туда» тоже можно угодить за борт. Что я тогда скажу маме?

— Что я решил добираться до Византийска вплавь.

— Ох возьмусь я за тебя когда-нибудь... Брысь одеваться!

— Есть, господин капитан!

Владик исчез, а капитан продолжал бриться.

Очень скоро он увидел в зеркальце, как мимо открытой двери мелькнула еще одна невысокая фигурка — на этот раз не Владькина. В длинной, до палубы, полосатой фуфайке.

Не прерывая бритья, капитан Ставридкин хладнокровно сказал: