По В.В. Зеньковскому, А.Ф. Лосев определяет свою философскую («метафизическую») позицию как символизм и приводит «принципиальное обоснование этой позиции, взятое из христианской метафизики» (Зеньковский В.В. История русской философии. Т.2. Ч. 2. С. 139).

С. 163.*** «Следовательно, апофатика предполагает символическую концепцию сущности».

По мысли В.В. Зеньковского, в данном случае было бы точнее сказать, что «не апофатика зависит от символической концепции, а как раз наоборот», поскольку апофатика у А.Ф. Лосева «вообще – не вывод, а вторая исходная интуиция, углубляющая первую интуицию всеединства» (Там же. С. 139). Нельзя при этом не пожалеть, замечает о. В. Зеньковский, что «апофатическая проблема, столь важная для различия и размежевания богословия и философии, только намечена им, что его символизм остался несколько расплывчатым» (Там же. С. 142 – 143).

С. 163.**** «Неисчерпаемое море сущности омывает твердые берега являемого эйдоса…».

«А когда вы читаете о „неисчерпаемом море сущности“, которое „омывает твердые берега явленности эйдоса“, – замечает В.В. Зеньковский, – то как не вспомнить св. Григория Богослова, Corpus Areopagiticum, влияние которого здесь бесспорно» (Там же. С. 138).

См. фрагмент из Слова 38 «На Богоявление, или Рождество Спасителя» св. Григория Богослова:

«Бог всегда был, есть и будет, или, лучше сказать, всегда есть… Как некое море сущности, неопределимое и бесконечное, простирающееся за пределы всякого представления о времени и естестве, одним умом (и то весьма неясно и недостаточно, не в рассуждении того, что есть в Нем Самом, но в рассуждении того, что окрест Его), чрез набрасывание некоторых очертаний, оттеняется Он в какой-то облик действительности, убегающий прежде, нежели будет уловлен, и ускользающий прежде, нежели умопредставлен, столько же осиевающий владычественное в нас, если оно очищено, сколько быстрота летящей молнии осиевает взор» (Григорий Богослов, св. Творения. В 2 т. Т. 1. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1994. С. 524).

С. 163.***** «Из бездны алогического рождается миф…».

Уточнение и расширение этой мысли содержится в «Музыке как предмете логики», «…из океана алогической музыкальной стихии рождается логос и миф», – утверждает здесь А.Ф. Лосев, понимая под мифом «внутреннюю жизнь символа – стихию жизни, рождающую ее лик и внешнюю явленность» (Форма. Стиль. Выражение. С. 32, 470). По мысли А.Ф. Лосева, всякая музыка может быть адекватно выражена в соответствующем мифе, причем не в мифе вообще, но только в определенном мифе, структура которого предопределяется структурой самой музыки. Образец построения музыкального мифа задается А.Ф. Лосевым в «Очерке о музыке» на примере Пятой симфонии Бетховена. Лосев интерпретирует ее содержание как изображение противоборства Хаоса и личности и воссоединения личности с Хаокосмосом, когда титаническими усилиями разорваны цепи, и мир, «воссоединившийся до конца и в своем преображении приявший новое, уже абсолютное оформление, предстоит как вечная Радость и Свет» (Там же. С. 663). В работе «Музыка как предмет логики» А.Ф. Лосев предпринимает попытку задать так же миф, «общий для всякой музыки» (Там же. С. 587).

С. 163.****** «…из непрерывной иррациональности музыки – строжайше оформленное число».

В данном фрагменте затрагивается весьма важная для философии А.Ф. Лосева тема о связи математики и музыки. В вúдении Лосева, математика и музыка не просто взаимосвязаны, но в определенном аспекте даже тождественны: музыка и математика для него – «одно и то же в смысле идеальности сферы, к которой то и другое относится» (Форма. Стиль. Выражение. С. 482). Вопрос о взаимоотношении музыки и математики подробно рассматривается в других его работах как с позиции музыки («Музыка как предмет логики»), так и с позиции математики («Диалектические основы математики»),

«…существует глубочайшая, интимнейшая связь между математикой и музыкой… музыка в своем специфически музыкальном виде есть искусство именно чистого времени… Музыка живописует именно жизнь чисел вне всякой внешней случайности вещей, повествуя судьбу и жизненное становление бытия и мира», – утверждает А.Ф. Лосев в «Диалектических основах математики» (Хаос и структура. С. 142).

«Жизнь чисел – вот сущность музыки», – утверждает он в «Музыке как предмете логики»: «Музыка есть жизнь числа или, вернее, выражение этой жизни числа» (Форма. Стиль. Выражение. С. 467, 549). И более конкретно: «Музыка есть чисто-алогически выраженная предметность жизни чисел, данных в аспекте чистой интеллигенции» (Там же. С. 512). Она – «искусство времени, в глубине которого… таится идеально-неподвижная фигурность числа и которое снаружи зацветает качествами овеществленного движения» (Там же. С. 545). «Музыкальный предмет есть гипостазированная инаковость (или овеществленный факт) численно оформленного времени, т.е. движение» (Там же).

С. 164.* «Все бытие есть то более мертвые, то более живые слова».

По пониманию Е.Н. Гурко, «живые существа» для А.Ф. Лосева «не обязательно те, что живы»: «они также включают вещи» (Гурко Е.Н. Божественная ономатология. С. 231). Это касается и самого имени, которое в философии имени Лосева определяется как «живая смысловая энергия жизненно утвержденной индивидуальности» (Бытие. Имя. Космос. С. 821).

С. 164.** «Космос – лестница разной степени словесности».

А.Ф. Лосев разрабатывал иерархийную модель реальности, по которой реальность в своей элементарной структуре предстает как лестница разной степени словесности, ономатизма, «именитства», сущего, бытия. Резюмируя суть такого иерархийного диалектического конструирования в «Философии имени», Ю.С. Степанов пишет:

«Вначале существует только „смысл“ и больше ничего. Смысл, противополагаясь „иному“, которое есть инобытие, граница и очертание смысла, получает инобытие, которое проходит различные ступени, а меон, соответственно этим ступеням, получает осмысление и одновременно бытие. Этот процесс, знакомый нам по трудам Шеллинга и Гегеля, у Лосева есть не что иное, как иерархия смысла и бытия… Все эти ступени иерархии, как у Платона от Единого, через Ум и Душу, к Космосу, – разные ступени слова, имени» (Степанов Ю.С. Язык и метод. С. 226 – 227).