— В слишком больших количествах моя кровь будет для тебя ядовита, — заявил он. — Нам следует соблюдать осторожность.

— Я соблюдала осторожность всю свою жизнь, — сказала я и удивилась звучности собственного голоса. Его кровь, соединившись с моей собственной, заставила ее быстрее бежать по жилам, согревая и укрепляя мое тело. Никогда прежде я не чувствовала такой бодрости уверенности в своих силах.

— Тем не менее, Мина, мы не должны спешить, — непререкаемым тоном изрек граф. — Мы должны посмотреть, как будет реагировать твой организм.

— А как он должен реагировать?

— Я уже говорил себе, реакции бывают весьма различны. Некоторые люди, испив крови бессмертных, тяжело заболевают, для других подобный опыт оказывается смертельным. Ты от рождения наделена Даром, так что мы можем не опасаться за твою жизнь. Однако же у тебя могут появиться некоторые весьма неприятные симптомы. С другой стороны, это вовсе не обязательно. Так что сейчас нам необходимо понаблюдать за твоим состоянием. Если ты почувствуешь себя нездоровой, это будет означать, что первая порция была слишком велика.

— А скоро я обрету бессмертие?

— Не торопи события, Мина. Наберись терпения. Для того чтобы понять, стареешь ты или нет, потребуется время.

— Но я не хочу набираться терпения, — с пылом возразила я. — Сейчас, когда мы наконец вместе, я хочу наслаждаться жизнью. Хочу брать у нее все, что она может нам дать.

Моя горячность заставила графа рассмеяться.

— Любовь моя, нам принадлежит вечность, — напомнил он. — Зачем же спешить? Для того чтобы отведать всех удовольствий, предлагаемых жизнью, у нас достаточно времени.

Пасмурным субботним утром мы взошли на пароход, отплывающий в Саутгемптон, и, стоя на застекленной прогулочной палубе, бросили прощальный взгляд на землю, где впервые встретились. Темное дождевое облако, подобно огромной шляпе, венчало вершину горы, возвышавшуюся над зелеными берегами. Пароход наш вышел из гавани и направился в открытое море, но с нашего наблюдательного пункта еще долго были видны серые скалы, охранявшие побережье подобно суровым часовым. Когда берег наконец растаял в тумане, взгляды наши устремились на серебристую морскую гладь, покрытую сплошной дождевой рябью.

В наши намерения входило, заглянув в свой лондонский дом, совершить путешествие по всему свету. Граф сказал, что прежде мы проводили много времени не только в Ирландии и Англии, но и во Франции, и в Италии. Он донельзя разжигал мое любопытство, сообщая лишь самые краткие и отрывочные сведения о том, что мы пережили вместе.

— Ты сама сказала, прошлое осталось в прошлом и тебя волнуют лишь настоящее и будущее, — повторял он в ответ на все мои расспросы.

— Но сейчас я хочу вспомнить то, что было со мной когда-то, — возражала я. — Хочу вернуть утраченное время.

— Вернуть утраченное время невозможно, и тебе придется с этим смириться. Но твои воспоминания оживут, когда ты вновь посетишь места, где происходили важные для тебя события. Именно так случилось в Ирландии. Надеюсь, Мина, тебя ожидает много радостных открытий. — Граф помолчал и добавил с печальной улыбкой: — Тех мест, где между нами царило несогласие, я постараюсь избежать.

— Придет время, и я вспомню все то счастливое и несчастливое, что было в моей жизни, — заметила я. — Но теперь, когда мы снова вместе, наши прежние размолвки более не имеют значения.

Волны яростно бились о борт корабля, дождь становился все сильнее. Усадив меня в шезлонг, граф закутал мои колени пледом и уселся рядом.

— Знала бы ты, любовь моя, как часто, путешествуя по миру в одиночестве, я мечтал показать тебе удивительные страны, которые мне довелось увидеть, — Индию, Аравию, Египет, Россию. О, Мина, если бы я вздумал рассказать тебе о своих приключениях, мой рассказ длился бы годы. Будет намного лучше, если ты все увидишь собственными глазами. Лишь тогда ты сумеешь понять, каков я сейчас.

— У тебя не должно быть тайн от меня, — сказала я. — Правда, сейчас, после того, как в меня вошла твоя кровь, мне кажется, я знаю тебя так же хорошо, как себя.

— Мне довелось побывать купцом, военным, дипломатом, ученым и испробовать множество других ремесел, — сообщил граф. — Я поступал на службу к королям, принцам, военачальникам и завоевателям. И в то же время единственным человеком, которому я служил, оставался я сам. У меня было несметное количество знакомых, я завязывал тысячи связей, и любовных, и деловых, но сердце мое изнывало от одиночества. Лишь надежда на встречу с тобой помогла мне выжить в этой пустыне.

— Но прежде мы уже были вместе, — напомнила я. — Мы проводили вместе десятилетия.

— Да, но что такое десятилетия в сравнении с вечностью? Ожидание неизбежной разлуки всегда омрачало мое блаженство. Я знал, скоро твое время истечет, и я вновь останусь один. О, какое счастье, что на этот раз ты избрала бессмертие!

— Любовь моя, больше я никогда тебя не покину, — сказала я и вновь поразилась тому, что когда-то предпочла смерть и разлуку с ним. Граф так до сих пор и не сказал, какие причины и обстоятельства побудили меня сделать подобный выбор.

— Я не изменю своего решения, — заверила я. — Мы всегда будем вместе.

Уже в первые дни нашего морского путешествия я заметила, что мои органы чувств стали совершеннее. Ночью я теперь видела почти так же хорошо, как и днем, слух мой улавливал малейшие оттенки звуков. Даже стоя на верхней палубе, я слышала звяканье посуды на кухне. Когда кто-нибудь из слуг размешивал сахар в чайной чашке, мне казалось, что ложка, касаясь хрупкого фарфора, производит оглушительный лязг. Осязательные мои ощущения стали такими отчетливыми, что нередко я вздрагивала, едва коснувшись какого-нибудь предмета.

Обоняние мое тоже обострилось до чрезвычайности. Обилие неприятных запахов, неизбежных на корабле, стало для меня источником постоянных страданий. Поначалу все эти запахи — машинного масла, влажных канатов, досок, которыми был обшит корпус судна, лака, покрывающего мебель, — казались мне волнующими и экзотическими. Но вскоре они начали меня раздражать, став причиной постоянной головной боли. Даже мускусный аромат смолы, которой были пропитаны швы между досками, вызывал у меня отвращение. Я не могла сидеть в гостиной и библиотеке, ибо воздух там насквозь пропах затхлостью. Что касается запаха плесени, он преследовал меня повсюду, доводя до приступов тошноты.

На третий день плавания выяснилось, что я не могу есть, так как мне отвратительны вид и аромат пищи. В столовой три раза в день накрывались обильные трапезы, но я, стараясь не глядеть на разнообразные кушанья, довольствовалась чаем и тостами. Граф ничем ни выдавал своего беспокойства, но я обладала способностью проникать в его скрытые помыслы и понимала, что отсутствие у меня аппетита не на шутку тревожит моего спутника. По вечерам мне становилось лучше, острота ощущений несколько притуплялась, и тошнота успокаивалась. Я устраивалась на широкой кровати в каюте графа, и он развлекал меня историями из своей жизни. Хотя я по-прежнему находилась во власти его очарования и не представляла себе жизни без него; желание, которое он возбуждал во мне, в результате моего болезненного состояния ослабело, и я уже не жаждала его прикосновений и поцелуев с таким неистовством, как прежде. По моим наблюдениям, граф вообще обходился без сна, в то время как я часто засыпала посередине его рассказа, и он на руках относил меня в каюту и укладывал в постель.