Мадам, глядя на горящий автобус, закричала дурным голосом и схватила себя за волосы.

– Деньги! Мои деньги! Под сиденьем!!!

Я не успел ее задержать. Женщина выскочила из комнаты и с невероятной скоростью побежала по коридору к лестнице, и вскоре ее торопливые шаги стихли на нижних этажах. Тут и я вышел из оцепенения, подхватил обеих девушек под руки и быстро вывел их в коридор.

– Нам лучше спуститься в подвал, – говорил я, поглядывая на Алину, вид которой меня тревожил. Она была не в себе и, похоже, плохо понимала, что происходит. Почти безумный, горящий каким-то идиотским весельем взгляд блуждал по голым с торчащими проводами стенам. Девушка с трудом передвигала ноги и спотыкалась на каждом шагу. Время от времени она до боли щипала меня за руку и спрашивала:

– Я убила ее? Я точно ее убила?

Лора была не в лучшем состоянии, хотя шла без моей помощи. Я видел, что она страдала за отца, которому, как я ни старался, так и не сумел помочь, и теперь не имел представления, какие слова смогут утешить девушку. Я взвалил на свои плечи задачу, которая оказалась мне не по силам; я был слишком воодушевлен тем, что распутал узел семьи Челеш, и на волне этой победы сгоряча предложил Лоре свою помощь. Полтора миллиона долларов! В чужой стране! За двое суток! Безумец! Самоуверенный идиот!

Мы спустились в фойе и побежали по бетонному полу, давя каблуками стеклянную крошку. Удушливый дым горящего автобуса через выломанные окна проникал в здание. Мы задыхались, дым выел глаза, и слезы лились по нашим щекам в три ручья.

Я свернул под лестницу, спустился в темный подвал, заваленный обломками мебели и кусками штукатурки, прошел на ощупь по узкому тоннелю, пока не увидел светлый квадрат маленького окна, находящегося на одном уровне с тротуаром. Мои две обузы, переживающие тяжелые потрясения, плелись сзади. Кто-то из девушек то ли всхлипывал, то ли хихикал в духе традиций дурдома. Я нашел остов платяного шкафа и перевернул его задней переборкой кверху.

– Садитесь, – сказал я. – И постарайтесь не производить лишнего шума. Не хочется, чтобы солдаты сделали с нами то же, что с Виктором.

Лора была послушна, как забитый дрессировкой зверек. Она даже не думала над моими словами с точки зрения их рациональности. Она машинально делала все то, что я говорил, в то время как все ее мысли и чувства улетели то ли в прошлое, то ли в будущее.

Алина же сесть отказалась. Она приняла свою любимую позу сжатой пружины и принялась ходить по подвалу, мелькая перед моими глазами, как стрелка метронома. В отличие от пораженческого пессимизма Лоры Алина переживала настоящую душевную катастрофу. Так бывает, если человек пожертвовал собой ради какой-то высокой цели, а достигнув ее, с ужасом понял, насколько эта цель была отвратительна и низка. Убийство человека нормальным человеком – в большей степени катастрофа для последнего.

– Я не хотела этого, – бормотала она. – Нет, не этого… Ужасно! Ее поцелуй до сих пор студит мне губы… Я боюсь сойти с ума… Кирилл! Что я сделала? Почему ты меня не остановил?

Я не стал ее щадить, хотя в запасе было много всяких дурацких слов вроде священного возмездия, благородной ярости и закона справедливости. Алина первой определила наши отношения, исходя лишь из своей ревности к Валерке и придуманного ею права быть единственной, кто достоин завершить его дело.

– Хоть бы посоветовалась со мной, – произнес я, вытаскивая из кармана мятую фотографию темного окна, за которым узким клином вонзилась в ночное небо башенка «Биг-Бена» со светящимся циферблатом часов. – Если вдруг приходит озарение и начинаешь понимать, что навсегда отстала от истины, то надо советоваться с тем, кто эту истину постиг.

Алина вдруг быстро подошла ко мне и со всего маху влепила мне пощечину.

– Ты постиг истину?! – крикнула она, глядя на меня сквозь толстые линзы слез. – А зачем тебе она, эта истина? Только для того, чтобы покрасоваться перед всеми, перед Лорой! Чтобы распушить передо мной хвост и показать: смотри, какой я умный, как ловко вывел преступников на чистую воду! И сейчас стоишь передо мной чистенький, самодовольный, сияющий святостью и мудростью, и с удовольствием оттеняешь меня – вот, дескать, глупая женщина, сгоряча выстрелила, не посоветовалась, не спросила разрешения… Ненавижу тебя! Ненавижу!!

– Что ты болтаешь! – оборвал я ее. – У тебя истерика! Ты просто ревнуешь меня к Валерке! Ты просто во власти вечного бабьего соперничества! Ну что я могу сделать? Другом он был мне, понимаешь?! Задолго до того, как появилась в его жизни ты! А кем ты была – я не знаю! Я вообще тебя не знаю!

«Что это со мной? – думал я, глядя, как Алина, спотыкаясь, медленно идет куда-то в темный угол и плечи ее вздрагивают. – Почему я так жесток? Почему начал спорить с той, которая любила Валерку, а настоящая любовь никогда не понимает языка логики. Я еще раз растоптал ее чувства, еще раз утвердил себя…»

– Алина! – позвал я, догнал девушку, повернул к себе, обнял. – Прости меня, пожалуйста! Это все от нервов. Черт подери, но я забыл, когда уже высыпался! Мне просто надо напиться в доску и как следует отоспаться! Ты только взгляни на мою физиономию! Разве можно воспринимать всерьез слова такого неандертальца, как я?

От моих слов ледяной столб в ее душе мгновенно растаял, все напряжение схлынуло, из глаз потекла вода. Алина ткнулась носом мне в грудь и разрыдалась. Я гладил ее по голове и чувствовал, что сам с трудом сдерживаю слезы.

* * *

– Это понятно – мародеры сгоряча унесли даже то, что вряд ли кому может пригодиться. Я имею в виду старую мебель, дешевые плафоны и бра, патроны под лампочки, поручни с перил. Они работали, как саранча на капустном поле, и все-таки подвесной потолок в номере уцелел. Его никто не разбирал, никто не пытался влезть в нишу. Тем не менее золотые пластины бесследно исчезли.

Я ходил по светлому квадрату, освещенному, как софитом, узким подвальным окном. Мои утомленные и притихшие дамы сидели на ящике, прислонившись друг к другу. Они то ли дремали, то ли слушали меня столь внимательно, что боялись шелохнуться. Мне было все равно. Я просто тянул время, дожидаясь, когда стемнеет, чтобы попытаться выбраться из Мертвого города.

– Может быть, Марат все-таки успел вынести их из номера, а потом погиб? – предположила Лора. – Кто-то в суматохе подобрал его сумку – и был таков.

– Очень может быть, – согласился я.

– Нет, – хриплым голосом возразила Алина. Она продолжала «дремать» и глаза не открывала. – В архиве я смотрела иммиграционные списки Фамагусты семьдесят четвертого года. Марата в них не было. Челеш погиб из-за банального несчастного случая. Он сидел в открытом кафе недалеко от отеля, и в этот момент на тротуар вылетел грузовик, водитель которого не справился с управлением. И вообще, никакой иммиграционной суматохи в городе не было.

– Что ж ты молчала! – воскликнул я, интонацией несколько преувеличивая значение этой информации. – Это же очень важно!

– А что это нам дает? – с безразличием спросила Алина.