– Он не хотел умирать, – говорит Лайза, – но я думаю, он просто решил, что не хочет дальше так жить.

Той осенью его легкие начали сдавать, и Патрика положили в больницу.

– Он собрал всех вокруг себя, попрощался и сказал, как именно хочет умереть. И умер в полном сознании, – вспоминала Лайза. Кажущаяся невозмутимость Патрика перед лицом смерти произвела на всех сильное впечатление, и его палата в отделении паллиативной помощи стала центром всеобщего притяжения. – В его палате толклись все, и медсестры и врачи; никто не хотел уходить. А Патрик говорил и говорил. Как будто он был гуру, йогом. И изливал на всех любовь, много любви.

Когда за неделю до смерти Патрика посетил Тони Боссис, последний был поражен царящим в палате светлым настроением и безмятежностью самого Патрика.

– Не я его, а он меня утешал, – рассказал мне потом Боссис. – Он сказал, что больше всего его печалит то, что ему придется расстаться с женой. Но смерти он не боялся.

Лайза прислала мне по почте фотографию Патрика, которую она сделала за несколько дней до его смерти, и, когда на экране монитора появилось изображение, у меня буквально перехватило дыхание. Передо мной был изможденный человек в больничном халате и с кислородной маской на лице, который радостно и широко улыбался, а его голубые глаза лучились светом. Накануне смерти этот человек сиял от счастья.

Лайза проводила в палате Патрика ночь за ночью, и предрассветные часы они часто коротали за разговором.

– Однажды он мне сказал: «У меня такое чувство, что одной ногой я стою в этом мире, а второй в другом», – вспоминает Лайза. – А в одну из последних ночей, когда мы были вместе, он сказал: «Милая, не дави на меня. Я ищу свой путь». – При этом он всячески стремился утешить ее: «Это же просто колесо жизни, – вспоминает она его слова. – Ты чувствуешь, что оно тебя словно придавило, но оно вот-вот повернется – и ты снова наверху».

Лайза уже несколько дней не принимала душ, и ее брат настоял, чтобы она хотя бы на несколько часов приехала домой и привела себя в порядок. Патрик отошел в мир иной буквально за минуту до того, как она вошла в его палату.

– Я уехала домой, чтобы принять душ, а он умер. – (Мы разговаривали по телефону, и я слышал, как она тихо плачет.) – Пока я была там, он и не думал умирать. Это мой брат меня уговорил: мол, предоставь его самому себе.

Когда она вернулась в больницу, Патрик был уже мертв.

– Он умер за несколько секунд до моего появления. Жизнь как будто испарилась из него. Я просидела рядом с ним три часа. Прошло много времени, прежде чем его душа покинула комнату.

– Это была хорошая смерть, – чуть позже сказала Лайза, отдавая тем самым должное специалистам из Нью-Йоркского университета и как бы завершая отчет о псилоцибиновом трипе Патрика. – Я в долгу перед ними за то, что они дали ему возможность пережить все это, дали ему возможность подключиться к глубинным ресурсам. К его собственным глубинным ресурсам. Вот какие чудеса, оказывается, делают психоактивные вещества.

– Начать с того, что Патрик был куда более духовно развитым человеком, чем я, – сказала мне Лайза во время нашего последнего разговора. Было ясно, что его опыт изменил и ее тоже. – Он как бы удостоверил для меня факт существования мира, о котором я ничего не знала. Оказывается, в этом мире гораздо больше измерений, чем я полагала.

С десяток или около того астронавтов «Аполлона», долетевших до Луны и ступивших на ее поверхность, удостоились чести лицезреть нашу планету из точки, прежде недостижимой для нашего вида; некоторые из них поведали, что это событие самым глубоким и коренным образом изменило их жизнь. При взгляде на «голубую точку», висящую в бескрайней черноте космического пространства, стираются все национальные границы, нанесенные на наши карты, а сама Земля выглядит маленькой, уязвимой, неординарной и драгоценной жемчужиной.

Эдгар Митчелл, летавший на Луну на корабле «Аполлон-14», пережил, по его словам, мистический опыт, то, что на санскрите называется savikalpa samadhi, когда эго растворяется и исчезает в процессе экзальтированного лицезрения некоего объекта – в данном случае планеты Земля – на фоне необъятной Вселенной.

– Самую большую радость я испытал на пути домой, – вспоминает он. – В иллюминаторе моей кабины каждые две минуты сменяли друг друга Земля, Луна, Солнце и звездная панорама небес. Ошеломляющее, незабываемое зрелище! И вдруг меня осенило: я понял, что молекулы моего тела, моего корабля и молекулы тел моих партнеров были смоделированы, были созданы в древности там, на звездах. [Меня охватило] ошеломляющее чувство единения, взаимосвязи с ними… Не было больше разделения на «они» и «мы», было единое «Это я! Я и все это суть одно». И оно сопровождалось экстазом, чувством, которое мы обычно выражаем словами: «Боже мой, вот это да!» – вроде озарения или прозрения[61].

Именно сила и мощь новой перспективы – той самой, которую Стюарт Брэнд после своего ЛСД-трипа, совершенного им в 1966 году на крыше небоскреба, изо всех сил пытался внедрить в американскую культуру, – породила современное экологическое движение наравне с гипотезой Геи, идеей, что Земля и ее атмосфера представляют собой единый живой организм.

Я раздумывал над этим так называемым эффектом обзора во время моих бесед с участниками псилоцибиновых испытаний, особенно с теми из них, кто после психоделического трипа – или путешествия во внутреннее пространство сознания, если хотите, – избавился от своих зависимостей. Некоторые из них рассказывали, что достигли в своей жизни новой дистанции, той позиции, откуда проблемы (включая и проблему зависимости), которые прежде казались большими и пугающими, теперь выглядят небольшими и более управляемыми. Такое впечатление, что у многих из них психоделический опыт вызвал этот самый эффект обзора, дав им возможность обозревать со стороны эпизоды своей жизни, и поменял их мировоззрение и приоритеты, благодаря чему они начали избавляться от старых привычек, причем иногда с поразительной легкостью. Как сказал мне один заядлый курильщик, выразив это в словах столь простых, что я не поверил своим ушам, «курение исчерпало само себя, потому я и бросил курить».

Экспериментальное исследование среди бросивших курить, – а именно в нем принимал участие человек по имени Чарльз Бессант, не куривший уже на протяжении шести лет, – проводилось под руководством Мэтью Джонсона, протеже Роланда Гриффитса, в медицинском центре Джонса Хопкинса. Джонсон, молодой психолог, которому едва перевалило за тридцать, начинал, подобно Гриффитсу, как бихевиорист, изучая на подопытных крысах такие факторы, как, например, оперантное обусловливание. Высокий, стройный, несколько угловатый, Джонсон носит тщательно подстриженную бороду и большие черные старомодные очки, какие в прежние годы носили только зубрилы, что делает его немного похожим на американского продюсера Айру Гласса. Его интерес к психоделикам берет начало в годы учебы в колледже, когда он прочел Рама Дасса и впервые узнал о гарвардском псилоцибиновом проекте, но он тогда даже представить себе не мог, что однажды будет работать с этим психоделиком в лаборатории.