По его мнению, самая важная из психических моделей – это «я», или эго, которое растворяется под действием большой дозы психоделика и вызываемых им видений. Он говорит о «нашей приверженности шаблонно мыслить о своем „я“ как мыслительном центре». Эта приверженность к шаблонному мышлению или когнитивному стилю во многом роднит наркомана с депрессивным и онкологическим больным, одержимым мыслью о смерти или рецидиве.

«Это „я“, требующее, чтобы его психологически защищали любой ценой, является источником множества человеческих страданий. Мы увязли в некой эпопее, где мы предстаем просто как действующие в этом мире независимые, изолированные друг от друга агенты. Но это „я“ – иллюзия. Правда, когда прыгаешь с ветки на ветку, или убегаешь от гепарда, или пытаешься увильнуть от налогов, эта иллюзия может быть полезной. Но на системном уровне в ней нет ни грана истины. Можно примерить на себя любое количество более точных перспектив: что мы, мол, скопление генов, челноков для передачи ДНК; что мы всецело и полностью социальные существа, неспособные выжить в одиночку; что мы организмы в экосистеме, неразрывно связанные друг с другом на этой планете, летящей в никуда. Куда ни глянь, всюду видишь просто поразительный уровень взаимосвязанности, и все же мы продолжаем настаивать на том, что мы – индивидуальные агенты». Альберт Эйнштейн называл чувство разобщенности, свойственное современному человеку, «оптическим обманом сознания»[62].

«Психоделики выбили почву из-под этой модели. В неблагоприятных обстоятельствах это может оказаться опасным, приводя к кошмарным трипам или к чему-то еще более худшему». Джонсон приводит в пример Чарльза Мэнсона, который, по слухам, давал своим приверженцам ЛСД, чтобы сломить их волю и сделать их более послушными, что, по мнению Джонсона, выглядело более чем правдоподобно. «Но в надлежащей обстановке, где вам гарантируется полная безопасность, подобное вмешательство может оказаться весьма полезным для решения некоторых проблем вашего „я“» – проблем, одной из которых является зависимость. Смерть, депрессия, одержимость, нарушения пищевого поведения – все это усугубляется тиранией эго и фиксированными нарративами, которые оно плетет относительно наших отношений с миром. Временно свергнув эту тиранию эго и погрузив ум в состояние необычайной пластичности (Робин Кархарт-Харрис назвал бы его состоянием повышенной энтропии), психоделики – с помощью хорошего терапевта – дают нам возможность выдвинуть новые и более конструктивные истории о самих себе и наших отношениях с миром, истории, которые могут пройти проверку временем.

Это совершенно иной вид терапии, чем та, к которой мы привыкли здесь, на Западе, потому как она не является ни чисто химической, ни чисто психодинамической – ни безумной, ни безмозглой. Готова ли западная медицина взять на вооружение такую радикально новую (и при этом древнюю) модель психического преобразования – этот вопрос остается открытым. Безопасно подводя людей (с помощью психоделиков) к лиминальному («пороговому») состоянию, отличающемуся повышенной внушаемостью, признает Джонсон, врачи и исследователи «играют ту же роль, что шаманы или старейшины».

«Что бы мы здесь ни затрагивали, какими бы изысканиями ни занимались, это из той же области, что и плацебо. Но плацебо на ракетных ускорителях».

* * *

Идея использования психоделических препаратов для лечения зависимости и пагубных привычек не является новой. Американские индейцы издавна использовали пейотль как в ритуальных целях, так и для лечения алкоголизма, ставшего с момента прибытия на континент белого человека настоящим повальным бедствием для туземных племен. Выступая в 1971 году на заседании Американской психиатрической ассоциации, психиатр Карл Меннингер заявил, что «пеойтль для этих людей абсолютно безвреден… Это лучшее средство от алкоголизма, чем все то, что придумали миссионеры, белый человек, Американская медицинская ассоциация и службы общественного здравоохранения вместе взятые»[63].

В 1950-е и 1960-е годы с помощью ЛСД и других психоделиков лечили тысячи алкоголиков, хотя до недавнего времени было трудно сказать что-то определенное о полученных результатах. В течение некоторого времени психоделическая терапия считалась достаточно эффективной и в канадской провинции Саскачеван была даже принята на вооружение в качестве стандартного метода лечения алкоголизма. Отчеты, поступавшие из клиник, были полны восторженными отзывами, однако большинство официальных исследований проводились из рук вон плохо, были небрежно спланированы и слабо контролировались, если вообще контролировались. Результаты были действительно впечатляющими, когда исследования проводились врачами, радеющими за успех дела (особенно терапевтами, которые сами принимали ЛСД), и поистине ужасными, когда их проводили неопытные исследователи, дававшие пациентам слоновьи дозы снадобья без учета таких факторов, как установка и обстановка.

В записях царила полная неразбериха, и так обстояло дело вплоть до 2012 года, когда мета-анализ объединенных данных, полученных в ходе наиболее успешных рандомизированных и контролируемых исследований, проводившихся в 1960–1970-е годы (в них приняло участие более пятисот пациентов), показал, что и в самом деле имело место «статистически достоверное и клинически значимое благотворное воздействие» на больных единичной дозы ЛСД, воздействие, не терявшее своей эффективности в течение полугода. «Принимая во внимание столь благотворнее воздействие ЛСД на алкоголиков, – заключают авторы, – кажется загадочным, почему этот метод лечения до сих пор недооценивается в столь значительной мере».

С тех пор в сфере психоделической терапии алкогольной и других зависимостей наблюдается пусть и умеренное, но довольно обнадеживающее оживление, причем это касается как университетских исследований, так и различных подпольных сред[64]. Так, в 2015 году в университете Нью-Мексико было проведено небольшое экспериментальное исследование, в котором приняли участие десять алкоголиков. Им давали псилоцибин в сочетании с «терапией усиления мотивации» – особым видом когнитивно-поведенческой терапии, специально разработанной для лечения алкогольной и прочей зависимости. Сама по себе эта терапия не оказала практически никакого влияния на приверженность к пьянству, но после проведения псилоцибинового сеанса употребление алкоголя значительно снизилось, и эти показатели оставались практически неизменными в течение девяти месяцев. Майкл Богеншутц, ведущий исследователь, сообщил, что налицо сильная взаимосвязь между «силой переживания и влиянием» на пристрастие к алкоголю. Полученные в Нью-Мексико результаты оказались достаточно обнадеживающими и дали толчок для второй фазы испытаний, более масштабных и развернутых, в которых приняли участие 180 человек; их проводит на базе Нью-Йоркского университета Майкл Богеншутц в сотрудничестве со Стивеном Россом и Джеффри Гессом.