– Не пойдет, – сказала Линделл. – Я позвоню. Мы же родственники – мы имеем право знать. Филипп не станет возражать.

Трубку снял сержант Эббот, но ей это было неизвестно. Для нее это был просто голос – такой голос, который мог бы принадлежать любому из друзей Филиппа. Он сказал:

– Одну минутку, мисс Армитедж.

Она услышала его удаляющиеся шаги, затем мужские голоса и приближающиеся шаги.

– Вы говорите из квартиры миссис Джослин?

– Да… ее самой нет дома. Не могли бы вы сказать мне, что случилось с Анной? Мы ничего не знаем. Это ужасно.

Фрэнк Эббот цинично отметил про себя, что знать может быть гораздо ужаснее.

– Вы знаете, что она мертва? – спросил он.

– Да.

– Вам это сказал сэр Филипп Джослин?

– Да… но не сказал, что произошло… прошу вас…

– Боюсь, вы должны приготовиться к потрясению. Она была найдена застреленной.

– О… – Это прозвучало как долгий мягкий выдох. – Она… застрелилась?

– Нет, кто-то ее застрелил.

– Кто?

– Мы не знаем.

– Кто вы? – удивленно спросила она.

– Сержант уголовной полиции Эббот. Сейчас здесь распоряжается полиция.

Она помолчала.

– А Филипп там?

– Нет, он еще не вернулся.

– О, – опять прошелестела она.

Потом положила трубку и обернулась к Пеламу Тренту, в лице ее не было ни кровинки.

– Пелам…

– Я знаю, я слышал, что он сказал. Это ужасно! Пройдите вот сюда, присядьте.

Она позволила ему усадить себя в кресло, откинувшись назад и помолчав, прибавила:

– Ужасно для Филиппа, ужасно для нее. Бедная Анна… – Голос ее сник, тело сотрясала сильная дрожь.

Некоторое время Трент, нахмурившись, с сочувствием смотрел на нее, потом отошел в дальний конец комнаты.

Но внезапно она почувствовала странное облегчение. У нее было желание заползти в какое-нибудь темное место и побыть там в одиночестве. Но она не могла этого сделать. За ощущением шока она не забывала о Филиппе. То, что она делает, и то, что говорит сейчас, будет иметь значение для Филиппа. Она чувствовала страх за него и огромное стремление помочь. Она старалась собраться с мыслями, уяснить для себя, что происходит. Это так поглотило ее, что она не заметила возвращения Пелама Трента, пока не услышала его голос:

– Лин… с вами все хорошо?

– Все в порядке… – Ее голос звучал рассеянно. Она возвращалась откуда-то издалека.

Он взял стул, придвинул поближе к ней и сел.

– Линделл, послушайте, пожалуйста. Мне очень не хочется вас тревожить, но сейчас вам нельзя оставаться одной. Если это убийство, полиция может быть здесь каждую минуту. Весьма неудачно, что Лилла упомянула, как Джослин вошел сюда и сказал то, что сказал. И ведь она сообщила полиции, что он обратился именно к вам. Они захотят знать, почему он приходил сюда, почему сказал именно вам, что его жена мертва, почему поспешно вышел, как только обнаружил, что мы с Лиллой тоже здесь. Я обязан сказать вам, что в криминальных случаях такого рода муж или жена всегда под подозрением. По самой меньшей мере пойдут разговоры, произойдет огласка. Вы должны держаться в стороне от этого, ради Джослина и ради себя. Когда это убийство добавится ко всем разговорам о возвращении Анны Джослин… что сказать, моя дорогая, вы и сами видите. Если полицейские вобьют себе в головы, что Филипп Джослин любит вас или что между вами что-то есть, это будет, вероятно, самое катастрофичное, что только может случиться, – для него. Вам действительно надо быть очень осторожной. Филипп и Анна Джослин были вашими кузенами, и вы очень любили их обоих – вот линия, которой вы должны держаться. Вы были подружкой невесты – не забудьте это упомянуть. И… о, моя дорогая, не смотрите на полицейских так, как вы сейчас смотрите на меня!

– Нет… не буду. Простите…

Он старался подбодрить ее:

– Все будет хорошо. Говорите только то, что обязаны сказать, ни слова больше. Не говорите ничего никому. Ничего ни с кем не обсуждайте. Я ваш адвокат, вы знаете, и это благоразумный совет юриста. И еще одно – только, боюсь, вам это не понравится. Не надо вам видеться с Джослином – а если уж увидитесь, ничего не обсуждайте.

Глаза ее потемнели – она опустила ресницы. Он почувствовал, что она уходит в себя, сопротивляется, и сосредоточил все свои силы на том, чтобы убедить ее.

– Вы не представляете, что означает быть замешанным в таком деле, как это. Вы не знаете, с чем столкнулись. Вы не представляете, какой вред можете нанести одним словом. Вас будут допрашивать. Вы должны помнить, что надо только отвечать на их вопросы. Говорить «да» или «нет». Не отклоняться от этой линии.

– Вы думаете, я могу сказать что-либо, что повредит Филиппу?

– Не вам судить об этом. Вы можете не знать, что ему повредит. Вам лучше держаться от этого подальше. Не разрешайте ему ничего говорить вам. Чем меньше вы будете знать, тем лучше. – Он говорил тихим, напряженным голосом, почти шепотом. Потом голос смягчился и стал громче. – Ну вот, это все. Просто будьте благоразумны, помалкивайте, и все будет в полном порядке. Джослину следует немедленно связаться с Кодрингтоном – возможно, он уже это сделал. Если он позвонит вам или опять придет сюда, просто отправьте его обратно. И помните: ни одного лишнего слова.

Она с усилием открыла глаза и сказала:

– Благодарю вас. Пелам, не могли бы вы сейчас уйти? Боюсь, я больше не в состоянии говорить об этом.

– Придерживайтесь своей линии, – повторил он, – и все будет в полном порядке. И не тревожьтесь. Я не хотел напугать вас в отношении Джослина. Если он был в военном министерстве, у него, вероятно, есть абсолютно твердое алиби. Что нам действительно необходимо, так это не поднимать никаких вопросов, связанных с установлением личности Анны Джослин, и не дать прессе ухватиться за это или еще за что-нибудь скандальное.

Он ушел. Линделл долгое время сидела очень прямо, крепко сцепив руки на коленях, с бледным, окаменелым лицом и сосредоточенным взглядом, а потом поднялась, подошла к телефону и набрала номер Дженис Олбени.

В дверь позвонили, и мисс Сильвер подняла глаза от своего вязанья. Стрелки часов на каминной полке показывали половину четвертого. Она никого не ждала и потому села у огня повязать, а также поразмышлять о трагической судьбе леди Джослин, которая, по ее мнению, была вовсе не леди Джослин, а Энни Джойс.

Прислушавшись, она услышала низкий голос Эммы, после чего дверь гостиной отворилась.

– К вам мисс Армитедж.

Мисс Сильвер аккуратно отложила вязанье на подлокотник кресла и поднялась навстречу гостье. Вошла девушка, с которой она беседовала у Дженис Олбени. На ней был все тот же темно-зеленые жакет и шляпка, но цвет лица был явно бледнее, а сама она казалась более хрупкой, чем в первый раз. Большие серые глаза с темными ресницами были с мучительной напряженностью обращены на мисс Сильвер.