нападения контрнаступлению с одновременным молниеносным же переносом боевых действий на территорию противника. К слову сказать, германское командование своевременно зафиксировало такой характер сосредоточения и достаточно ясно для себя осознало суть и наиболее реальные его цели.

Между тем, еще раз подчеркиваю это обстоятельство, ни де-факто, ни тем более де-юре прогноз ГШ со времен Шапошникова о том, на каком конкретно направлении ожидается сосредоточение главных сил немцев, не изменялся вплоть до 22 июня 1941 г. включительно. Это подтверждается как документами, приведенными выше, картами-схемами в работе ВНУ ГШ «1941 год — уроки и выводы», так и работами таких военных профессионалов высшего уровня, как маршал М.В. Захаров.

А в итоге произошла — опять-таки де-факто — и полная подмена самого замысла отражения агрессии на иной, поразительно неадекватный реально складывавшейся обстановке и реальным возможностям приграничной группировки, в том числе, а, быть может, и в самую первую очередь, ее транспортным и в целом логистическим возможностям.

Еще раз напоминаю, что де-юре единственный официально доложенный высшему руководству СССР, в целом им одобренный и потому принятый за рабочую основу проект документа никто не отменял, более того, официально, то есть решением правительства СССР, официальных изменений, тем более принципиальных, в него не вносилось. Даже разрабатывавшийся в первоочередном порядке «южный вариант» и то не был доведен до такого уровня, чтобы его доложить руководству СССР.

Единственным официально доложенным высшему руководству СССР, в целом им одобренным и потому принятым за рабочую основу проектом документа предусматривалось прочное прикрытие границ, сдерживание и отражение первого удара противника активной обороной и активными действиями по сковыванию его сил в период отмобилизования и сосредоточения основных сил РККА, только после чего и только при наличии благоприятных условий предполагался переход в широкомасштабное контрнаступление.

Изложенное на бумаге в упомянутом проекте документа последовательное планирование очередности операций было совершенно нормальным и естественным. Именно так поступает Генеральный штаб, если он на самом деле «мозг армии», а не его противоположность.

Де-факто же осуществленная негласная и незаконная подмена всего и вся привела к тому, что авторы блестящего исследования «1941 год — уроки и выводы», увы, только в 1992 г. смогли жестко констатировать: «Советское командование непродуманно по-дошло к выбору стратегических действий. Фашистской стратегии блицкрига была противопоставлена не оборона, в том числе и маневренная, с широким применением внезапных и хорошо подготовленных контрударов, а, по существу, стратегия молниеносного разгрома вторгшегося противника. Однако, в отличие от немецкого блицкрига, наши так называемые молниеносные действия не обеспечивались ни заблаговременным развертыванием войск, ни их высокой боевой готовностью, ни умелой организацией контрнаступления, ни поддержкой контрударных группировок авиацией. Естественно, это привело к поражению».

Не менее естественно и то, что де-факто же осуществленная негласная и незаконная подмена всего автоматически привела и к тому, что вся подготовка к отражению грядущей агрессии покатилась совершенно по иному руслу, что наиболее ярко проявилось именно в КОВО, как только там появился новый командующий генерал Кирпонос, который и прибыл в округ именно с задачей организовать немедленное встречно-лобовое контрнаступление по факту нападения Германии[434]. Проще говоря, прочное прикрытие границ, сдерживание и отражение первого удара агрессора активной обороной и активными действиями по сковыванию сил противника своими хотя бы равными и способными сдержать первый удар противника силами де-факто было полностью отринуто.

Отражение грядущей агрессии стали негласно подготавливать в виде немедленного (молниеносного) по факту нападения встречного (флангового) контрнаступления или, говоря языком того времени, немедленными встречными операциями вторжения/глубокими наступательными операциями. Ради этого войска на основной части границы (дивизии прикрытия границы) вытягивались узкой лентой статичного фронта, не имевшие полного штата дивизии получали полосы обороны, ширина которых в несколько раз превышала установленный норматив — от 30 до 60 км, а в отдельных случаях и более того. Основная же часть войск округов стягивалась на фланги — в пресловутые Львовский и Белосток-ский выступы, что откровенно провоцировало германское командование на использование варианта Канн, что, собственно говоря, и случилось. В результате была резко понижена устойчивость стрелковых дивизий в обороне. Прежде всего, тем, что в результате «стахановских методов» формирования неуместно огромного количества механизированных корпусов стрелковые дивизии лишились танковых батальонов — едва ли не основного средства их поддержки (не говоря уже о целом ряде других, хорошо известных негативных моментов). Все это создавало практически абсолютную гарантию разгрома приграничной группировки РККА. «Советские дивизии, — отмечал в своей книге “Провокации против России” генерал-полковник ГРУ Червов, — находясь непосредственно вдоль границы, располагались “узкой лентой” на фронте 40–50 км каждая. Они должны были, по замыслу Наркомата обороны и Генерального штаба, в разыгравшемся приграничном сражении прикрыть завершения отмобилизования и развертывания основных сил западных военных округов. Но это для них была заведомо невыполнимая задача, так как на направлениях «танковых клиньев» (главных ударов) гитлеровцы создали шести-восьмикратное превосходство в силах и средствах. Складывалась ситуация, при которой немецкие войска имели возможность наносить поражение нашим войскам по частям: сначала всеми силами обрушиться на немногочисленные соединения и части, расположенные вдоль границы; затем преодолеть сопротивление главных сил прикрытия приграничных округов и, прорвавшись на оперативную глубину, напасть на войска вторых эшелонов и резервов этих округов (фронтов). В этом была роковая ошибка Генштаба»[435].

Уважаемый генерал оперировал явно средней величиной — на самом деле полосы обороны у этих приграничных дивизий в зависимости от округов составляли в среднем от 30 до 90 км (ПРИБОВО — 33 км, ЗАПОВО — 47 км, КОВО — 50 км, ОДВО — 90 км)[436]. В отдельных случаях были полосы обороны протяженностью до 100 (например, 15-й СК генерала Федюнинского, КОВО) и даже 200 км[437]. Вот так и была сформирована эта самая «узкая лента», а заодно и иллюзия едва уловимого некоего смысла в изначально не столько бессмысленном, сколько крайне опасном статическом фронте вдоль границы. Потому что одним только фактом столь растянутых по протяженности полос обороны — согласно Полевому уставу (ПУ) 1941 г. протяженность полосы обороны стрелковой дивизии должна была составлять не более 8—10 км[438] — стрелковые дивизии, не имевшие к тому же в абсолютном своем большинстве штатно положенной по уставу численности — как правило, 8 тыс. чел., как утверждал в своих мемуарах Г.К. Жуков, хотя определенная часть из них имели 10–12 тыс. чел., но все равно не дотягивали до положенных 14 483 чел.[439] — их устойчивость в обороне и в целом обороноспособность многократно заведомо понижалась, тем более при отсутствии танковых батальонов и противотанковой артиллерии. В результате, несмотря на исторически беспрецедентные героизм, мужество, храбрость и отвагу, столь присущие нашим славным воинам в любые времена, они не могли долго держать