– Фамилию тех, кто ее удочерил, вы, конечно же, не знаете, – нахмурился Лев Иванович.

– Не знаю. Не положено было такие вещи знать. Мать отказалась, значит, все.

– А вот Алина, похоже, узнала, где ее сестра. Потому и уехала в Москву, поближе к ней, а не к отцу. Зачем ей отец, который ее даже никогда не видел? А вот с сестрой она, по всей видимости, общий язык нашла.

– Почему же она мне ничего не сказала? – растерянно пробормотала Светлана Геннадьевна.

– А какой смысл? Вы ведь ей с ее мамой тоже ничего не сказали в свое время. Она наверняка обиделась на такое к ней недоверие и в отместку тоже промолчала. Наверняка Маргарита Геннадьевна перед смертью успела Алине не только фамилию и имя ее отца сказать, но и признаться, что у нее где-то в этом мире есть еще и сестра-близнец.

– Но как? Как она ее нашла? Ведь не в опеке же ей о сестре рассказали…

– Ну, уж этого я сказать не могу, – развел руками Гуров. – Знаю только одно – ни к чему хорошему эта встреча их обеих не привела.

Глава 38

До Красногорска расстояние всего ничего – каких-то двадцать четыре километра. В восемь утра Станислав был уже у дома, где жили приемные родители Арины Данилиной, в девичестве Смеховой, и сидел в раздумье – застанет он их дома, или они обитают летом где-нибудь на даче. Но просто сидеть – значит ничего не высидеть, и Крячко решил, что даже если он разбудит Смеховых, то хуже от того никому не будет – лето на то и лето, чтобы людям рано вставать даже в выходные.

Дверь полковнику открыла женщина лет за пятьдесят, в халатике, но не заспанная и сердитая, а наоборот – бодрая и улыбчивая.

– Кто рано встает, тому бог подает, – вместо приветствия сказала она. – Вам повезло, что вы застали нас дома, а поэтому слушаю вас внимательно.

– Утро доброе, Тина Сергеевна. Я полковник Крячко из управления уголовного розыска. Из Москвы. Мне бы с вами и вашим мужем поговорить.

Лицо женщины стало серьезным, и она отступила от двери, пропуская Крячко в квартиру.

– Виталий! – позвала она, повернувшись в сторону комнат, а потом посмотрела на Станислава. – Что же вы стоите? Проходите.

За спиной женщины появился хозяин. Это был среднего роста мужчина, выправка и волевое лицо которого безошибочно выдавали в нем бывшего военного.

– С кем имею честь? – строго спросил он, и Станислав протянул ему удостоверение, которое тот, внимательно изучив, вернул. – Можете не разуваться, – коротко сказал он и, развернувшись, ушел.

– Проходите, проходите, – настороженно глядя на Крячко, натянуто улыбнулась женщина. – У нас полы все равно грязные и ковры убраны. Ремонт.

Станислав смущенно кашлянул и прошел из коридора в гостиную небольшой двухкомнатной квартиры. Ремонт и впрямь был в самом разгаре – обои были ободраны, а у стен стояли рулоны новеньких обоев, ведро с разведенным клеем и валики. Стенка-горка и мягкая мебель были сдвинуты в середину комнаты и завалены разными коробками, тряпками, картинами.

– На кухню проходите, – позвала хозяйка, показывая Станиславу, куда идти. – Тут, сами видите, и сесть негде.

Виталий Андреевич Смехов сидел за кухонным столом и пил чай. Крячко не решился сесть на второй свободный табурет, оставляя место хозяйке, а потому остался стоять.

– Садитесь, – кивнул Смехов на стул и, обращаясь к жене, сказал: – Налей полковнику чаю. С дороги человек.

Тина Сергеевна засуетилась. Крячко хотел было отказаться, но передумал и сел за стол напротив хозяина квартиры.

– Я хотел бы поговорить о вашей дочери Арине. – Крячко посмотрел на Тину Сергеевну, которая ставила перед ним бокал с горячим черным чаем. – Спасибо, – поблагодарил он и теперь уже повернулся к Смехову.

– Мы так и поняли, – с хмурым видом кивнул Виталий Андреевич. – Мы-то с матерью никак ваше внимание не могли привлечь. Она что-то натворила?

– Буду честным. – Крячко понял, что хитрить с этим человеком у него не получится, а поэтому решил, что будет говорить правду. – Ваша дочь подозревается в убийстве. И даже не в одном.

При этих словах женщина тихо вскрикнула и, закрыв рот ладонью, испуганно посмотрела на мужа. Тот же только нахмурился еще больше и, вздохнув, встал из-за стола.

– Садись, мать. – Он взял жену за плечи и усадил на свой стул, а потом провел рукой по своей стриженной «ежиком» голове и устало кивнул, глядя на Станислава. – Чуяло мое сердце, что что-то тут не то, – угрюмо сказал он. – В последнее время Арина была сама на себя не похожа. Замкнулась в себе еще больше. Редко звонить стала…

– Вы знали, что Арина вышла замуж? – Крячко посмотрел на Тину Сергеевну.

По щекам женщины катились слезинки, но плакала она беззвучно. На вопрос Станислава она лишь покачала головой.

– Нет, она нам этого не говорила, – ответил Смехов. – Она вообще редко нам что-либо о себе рассказывала. С детства скрытная росла.

– Это все ты, – не выдержав, всхлипнула его жена. – Воспитывал ее, как пацанку какую-то…

– Характер у нее и без моего воспитания всегда дрянной был, – ничуть не обидевшись на обвинения жены, хмуро ответил Смехов. – Упрямая она росла, упертая, как осел. Я еще сдерживал дисциплиной ее своеволие, так что ты, мать, зря на меня все беды валишь.

– Вы ее удочерили? – Крячко задал этот вопрос не потому, что не знал ответа на него, а просто чтобы направить разговор в нужное ему русло.

– В Краснодаре я работала в Доме малютки, и уж не знаю, почему, но прикипела сердцем к этой девочке, – вытерев глаза и нос платочком, ответила Тина Сергеевна. – Говорили, что ее мать родила от женатого мужчины близняшек и от одной девочки отказалась. Она была такая хорошенькая, светленькая, волосики кудрявые… – Женщина снова беззвучно заплакала.

– Мы, когда ее забирали, и думать не думали, что она вырастет такой замкнутой. У нее и в школе друзей-то не было, да и потом тоже. Дралась. Постоянно меня в школу вызывали, – вздохнул Смехов. – Я уж с ней и по душам разговаривал, и убеждал.

– А я слышал, что вы сами ее учили драться, – осторожно заметил Крячко.

– Учил, – не стал отпираться Виталий Андреевич. – Когда она первый раз домой с расквашенным носом пришла, я ее стал учить защищаться. Негоже девчонке с разбитым носом ходить.

– Арина, говорят, с вами и на охоту ходила.

– Было дело, – согласился мужчина. – Она вообще ко мне больше, чем к матери, тянулась. Уж не знаю, почему. Всем девчонкам нужны было платьица да бантики, а этой гвозди