Следующая секция тоннеля погружается во тьму. Смит бросает пальто на подлокотник между сиденьями и снова пытается дозвониться. Если бы отсюда можно было позвонить, ему не потребовалось бы вызывать помощь — она бы уже выехала, — но теперь Смит живет в ночном кошмаре: машины сломались, мир катится в тартарары.

— Нет соединения, — поясняет Свидетель.

Смит выскакивает из машины и отчаянно бежит. Туфли на нем неподходящие для бега, и он толще, чем ей показалось при встрече. Кожаные подошвы скользят по дорожному покрытию, он спотыкается. Оглядывается через плечо и снова бежит. Интересно, он тоже убеждает себя, что это просто кошмар, и, если так, проделывает ли он те же три проверки, что и она? На стенах тоннеля есть текст, какое-то предупреждение, если бы он осмелился остановиться и прочесть его. Наверное, так его и поймали. Но нет: он бежит с таким отчаянием и решимостью, что его почти жаль.

Смит оглядывается через плечо, затем происходит неизбежное. Как только он отвернулся, пять осветительных секций впереди гаснут одна за другой. Будто темнота прыгнула. И Смит вваливается в нее. Нейт видит часть сцены по данным пассивных инфракрасных датчиков: Смит больно падает лицом вперед, что-то хрустнуло в его колене. Он все равно поднимается на ноги и кричит: «Прости, я не хотел!» К сожалению, нет контекста, и он не считает нужным объяснить, за что именно просит прощения и у кого. Она вроде слышит шаги, а может, вода капает из трубы или что-то другое. Потом запись заканчивается.

— Энергосбережение, — поясняет Свидетель. — Аномалия. Дальше идет реконструкция события.

Нейт не думает о том, что будет в реконструкции, а когда видит, уже слишком поздно. На чересчур совершенной картинке, созданной Системой, чтобы заполнить пробел в данных, Смит снова стоит на коленях на асфальте. Он ничего не видит, не видит и зависшего над ним чудовища. Когда он просит прощения, оно ныряет в абсолютную подземную тьму, а потом нападает сзади, рассекая его торс пополам, белые зубы легко разрезают кости. Куски летят в разные стороны, кувыркаются и поливают дорогу яркими извержениями. Акула сплевывает, трясет головой, что-то блестящее падает из ее пасти в желоб у края дорожного полотна: идиотский брелок для часов.

— Конец, — сообщает Свидетель и добавляет снова, видимо, на случай, если Нейт прослушала: — Аномалия.

Но она ничего аномального уже не видит.

Нейт выпускает из легких воздух (она задержала дыхание) и отворачивается от тела, чтобы подумать. Глядя на него, она слишком ясно чувствует приторный запах, смесь транспортной пыли и грязи с мельчайшей взвесью крови, которую вдыхает. Чувствительные клетки в носу передают ощущение того, что является, по сути, свидетельством алой смерти Оливера Смита.

* * *

Нейт идет по асфальту между синими пластиковыми робами криминалистов, лужами крови и кучками плоти, пока не оказывается на месте. Затем она опускается коленями в дорожную грязь, протягивает левую руку в перчатке, касается решетки стока. И чуть не отдергивает руку, представив, что ладонь будет дрожать в черной воде, как блесна. А потом ее пальцы касаются цепочки. Легким движением Нейт тянет на себя. И достает на свет…

Брелок от часов Оливера Смита.

На нем, под грязью, гравировка: горящий факел в пучке прутьев.

— Фламбо, — немедленно подсказывает Свидетель. — И фасции. Последний символ присвоили фашисты Муссолини, но изначально он являлся знаком римских магистратов. Обычно в пучке изображается секира. В данном случае фламбо указывает на более современный символизм или логотип, а не античный источник, хотя в некоторых вариантах мифа о Прометее он сговаривается со змеем украсть священный огонь, а потом змея в наказание скармливают титанам. Также изображение можно интерпретировать как простой ребус…

— Знаю, — перебивает машину Нейт. — Огненные судьи.

Она хмурится, глядя на брелок, затем поднимает глаза на толпу зевак, с возмутительной уверенностью в том, кого увидит. Она готовится, огонь охоты кипит в ее жилах.

Вот оно: бледное, земноводное лицо Лённрота, воротник пальто поднят от холодного вечернего ветра. Она замечает лишь тень ухмылки, потом он скрывается за белым фургоном с толстой решеткой поверх лобового стекла. Во времена ее матери их называли «носорогами», потому что они могут проехать где угодно. Инспектор выкрикивает что-то невнятное, указывает пальцем, туда устремляются полицейские, которые даже не знают, что ищут. Нейт называет имя и знает, что Свидетель выдает им полную информацию, видит, как они окружают участок. Инспектор выскакивает за собственную оградительную линию, толпа расступается слишком медленно. Нейт снова видит Лённрота у двери в служебный тоннель и кричит: «Там!» И понимает, что четверо полицейских следуют за ней, другие запрашивают поддержку наверху, понимает: если сейчас они упустят Лённрота, будет слишком поздно.

Она с лету врезается в закрывающуюся дверь, ударяется головой, протискивается внутрь и гонится за ним по бетонным ступеням. Ее ботинки выбивают дробь на металлических листах.

— Здесь четыреста восемь ступеней, — сообщает Свидетель. — Это одна из самых глубоких точек в тоннеле.

* * *

В два часа ночи Вест-Энд носит дорогой костюм и начищенные ботинки человека, который когда-то чего-то стоил, но это в былом. Выскочив из служебного выхода на улицу, инспектор высматривает Лённрота. Ее ослепляют фонари, рядом вертятся электрорикши, а двери приличных и не слишком приличных клубов сторожат сдержанно мускулистые вышибалы.

Вот — проблеск белесой кожи. Лённрот будто не заметил бесконечного подъема до уровня моря, продолжает бежать через вечернюю толпу так же ровно и размеренно, как внизу. Хотя инспектор думала, что он выдохнется на бесконечной винтовой лестнице, облицованной белой, как на скотобойне, плиткой, покрытой конденсатом и потеками. Она по-прежнему не отстает, не упускает из виду всклокоченную черную шевелюру, хотя дыхание уже хрипом гудит у нее в ушах, а по краям обзора плывут кофейные пятна или капельки никотина. Где-то позади пыхтят двое констеблей, решительно топают тяжелыми ботинками, но академия в Хокстоне уже явно муштрует их не так, как прежде, и они отстают. Нейт не сдается. Она не упустит Лённрота вновь.

Черт с тем, что он напал на инспектора и подозревается в убийстве: у Лённрота есть разгадка более сложной головоломки, и на этот раз Нейт намерена ее получить. Она гонит себя вперед, не обращая внимания на предостережения Свидетеля и собственного тела о том, что, даже если она сейчас нагонит Лённрота, ей уже не хватит сил его арестовать. Подозреваемый наверняка в таком же состоянии, а у нее в кобуре электрошокер. Нейт не верит, что гонится за призраком или акульим божеством в обличье человека, и даже не за убийцей, который почему-то оказался чемпионом по бегу с препятствиями. Все в Лённроте вопит об интеллекте: извращенная смертоносная ловкость — плод расчета, а не физической силы. Бледные ноги в тесных туфлях наверняка горят огнем.

Лённрот сворачивает в узкий переулок, бежит против течения толпы, сталкивается с первым рядом и пробивается дальше, оставляя позади раздраженные крики и ругань. Инспектор выносит правое плечо вперед и устремляется прямо туда с криком «Офицер Свидетеля!». Как только слова укладываются в головах, ей дают дорогу, но суматоха впереди такая, что преимущество это дает минимальное, а потом, выскочив на широкую улицу с другой стороны, она чуть не вскрикивает, когда видит ухмылку на бледном лице. Затем Лённрот ныряет под землю — вход на станцию метро с Сохо-сквер.