— Нам необходимо посмотреть на каждого вашего человека, — сказал он, — и мы это сделаем.

— Хорошо, — атаман согласно наклонил голову, — я не буду препятствовать.

На следующий день Калмыков выстроил своих казаков в одну линию, проехался перед ними на коне и звонко хлопнул плеткой по голенищу сапога. По крупу атаманского коня пробежала короткая нервная дрожь, конь прижал уши к холке — испугался… Слишком уж грозно хлопнула плетка. Атаман ударил плеткой вторично, фыркнул, распушил усы:

— Архаровцы! — Снова проехался вдоль строя. — Китайские власти жалуются на вас, — сказал он, — обижаете местных жителей…

— Как можно, господин атаман! — прогудел кто-то густым басом из дальнего края длинной шеренги. — Это не мы.

— Не верю. Это вы! — атаман привстал в стременах. — Начальник Фугдинского жандармского управления сообщил мне, что вчера подчиненные мне казаки завалили двух человек — одного русского, представителя торговой компании, и одного китайского подданного.

— Это не мы, — вновь прогудел из шеренги густой бас.

— Вы! — атаман еще раз зло хлопнул плеткой по сапогу. — Вы! Сейчас начальник жандармского управления произведет досмотр и найдет виновного. Досмотру не сопротивляться. Это приказ, — атаман ткнул плеткой в конец шеренги, где стоял начальник с испуганной, мелко подергивавшейся от страха китаянкой, — приступайте, господин хороший!

Начальник управления с женщиной медленно двинулись вдоль строя. Шли долго. Наконец остановились около урядника Прохоренко, крупного плечистого мужика с круглыми совиными глазами, в огромной папахе, сшитой из целого барана.

— Эх, Прохоренко, Прохоренко, — досадливо произнес атаман, — угораздило же тебя сшить такую приметную папаху! Тьфу! — Он огорченно отвернулся от казака.

Начальник жандармского управления вцепился в руку урядника, визгливо завопил по-русски:

— Ты арестован!

Казак выдернул руку из цепких пальцев жандарма, закричал:

— Вы чего, китаезы, совсем тут рехнулись? Не привязывайся! — И когда начальник жандармского управления вновь вцепился в его руку, позвал атамана: — Ваше превосходительство, заступитесь!

Калмыков опустил голову, прорычал глухо:

— Не могу! Если бы дело было в Хабаровске — заступился бы, здесь нет.

— Господин атаман!

— Не имею права! — В следующий момент Калмыков развернул коня и направил его на начальника жандармского управления. Тот понял, что атаман сейчас наедет на него, сомнет — вон как горят глаза у русского генерала, завопил громко, дергая казака за руку:

— Этот человек убил китайского подданного!

На площадь перед казармами выскочили десятка два жандармов и урядника увели. Калмыков опустил голову — он ничего не мог сделать.

Когда площадь очистилась от жандармов, Калмыков подрагивающим от внутреннего напряжения голосом негромко произнес:

— Через пару дней выступаем на Харбин.

— Скорее бы! — раздалось сразу несколько голосов. — А сейчас мы не можем уехать, господин атаман?

— Сейчас нет. Я еще должен повидаться с командующим Ли Мен Гэном и получить от него бумагу, разрешающую нам этот поход. Иначе нас на первом же углу остановят пулеметы.

— Шашкамипрорубимся, господин атаман!

Калмыков поморщился:

— Шашками нельзя. Мы в чужой стране. — Выпрямился: — А сейчас, господа станичники, прошу получить жалованье.

Строй одобрительно загудел:

— Вот это дело!

Калмыков выдал каждому казаку, ушедшему с ним в Китай, по десять золотых червонцев.

Кстати, царские золотые десятки до сих пор остаются одной из самых ходовых и популярных монет в мире — и ныне за потускневший червонец можно получить восемьдесят, а то и сто долларов «компенсации» по официальному обменному курсу. Вот какие были деньги у России!

***

Свидание с Ли Мен Гэном было назначено на шестнадцать ноль-ноль. Полковник Ли сказал Калмыкову, что они вместе пообедают, выпьют по паре-тройке стопок старой душистой ханжи и распрощаются как добрые друзья. После этого Калмыков может двигаться дальше.

Калмыкова беспрепятственно пропустили в китайский штаб, провели в обеденную комнату, где в центре стоял длинный шаткий стол, накрытый желтой шелковой скатертью. Атаман сбросил полушубок, повесил его на крючок, прилаженный к стенке, подумал, что пора переходить на шинель — ведь на дворе весна, — огляделся!… Что-то званым обедом здесь и не пахнет. И вкусной настоявшейся ханжой тоже не пахнет. Да и комната эта мало походит на зал для приема почетных гостей…

Атаман подошел к двери, дернул ее — дверь не поддалась. Дернул еще раз — бесполезно. Лицо его перекосилось от возмущения, под глазами возникли тени. Он прорычал:

— Скоты узкоглазые!

И как он только угодил в этот капкан! Слишком глупо! Самое отвратительное, что оружие свое — маузер и гранату — он оставил в гостинице в шкафу, туда же бросил короткоствольный револьвер-бульдог, словно бы специально сработанный для брючного кармана.

Калмыков сел на стул, осмотрелся. На окнах стояли решетки — не проломиться. Стены толстые, прочные — не взять даже ломом. Он повесил голову: неужели из этого безнадежного положения нет выхода?

Через несколько минут он вскочил, откинул стул в сторону и замолотил кулаками в дверь:

— Эй, сволочи, откройте!

В ответ — тишина. Словно бы никого в здании и не было.

— Сволочи, — бессильно выругался Калмыков и вновь опустился на стул. Ли Мен Гэн появился через полтора часа — насупленый, без обычной улыбки. Холодный, как кусок льда. В руке он держал телеграфный бланк из плохой бумаги с наклеенными на него полосками текста.

Калмыков сделал к нему резкое движение.

— Что вы себе позволяете, господин полковник?

Ли Мен Гэн тряхнул телеграммой, будто неким разрешительным мандатом.

— Это вы себе позволяете, господин генерал, а не я, — он вновь тряхнул телеграммой. — Правительство России требует немедленно арестовать вас!

— Мало ли что оно может требовать! Завтра оно прикажет вам расстрелять меня. Расстреляете?

— Вы обвиняетесь в хищении шестидесяти восьми пудов золота из Хабаровского банка.

Калмыков покраснел, потом зло рубанул рукой пространство: вот она, ложь, идущая по пятам — вес изъятого золота почти удвоен, завтра будет уже не шестьдесят восемь пудов, а сто восемь. Послезавтра — сто пятьдесят восемь, и далее по нарастающей…. Ну и ну!

— Господин генерал, у меня есть к вам предложение, — на лице Ли Мен Гэна неожиданно появилась доверительная улыбка, он легко провел рукой по воздуху, словно бы оглаживал крутое атласное бедро какой-нибудь красивой китаянки, — очень хорошее предложение…

— Какое? — угрюмым тоном пробормотал Калмыков. Он уже почти догадался, что сейчас скажет Ли Мен Гэн — попросит сдать хабаровское золото китайским властям, либо того хуже — поделиться с ним.

— Очень хорошее предложение, — повторил полковник Ли, — вы будете довольны.

— Вряд ли, — пробурчал Калмыков.

— Только не торопитесь говорить «нет», — Ли Мен Гэн в предостерегающем движении поднял пухлую холеную ладонь,